Киев призвал создать международный спецтрибунал для расследования агрессии РФ против Украины. Как его лучше сформировать? И когда возможно вынесение приговоров? Интервью DW с профессором права Клаусом Крессом.
В октябре парламент Украины обратился к международному сообществу с призывом создать специальный международный трибунал для расследования преступления агрессии России против Украины. Кто и как может его сформировать? Какую роль способен сыграть такой трибунал наряду с другими институтами международной уголовной юстиции, например Международным уголовным судом (МУС)? Насколько долгим может оказаться путь к вынесению трибуналом приговоров? Об этом DW поговорила с профессором Кельнского университета, специалистом по международному уголовному праву Клаусом Крессом.
DW: Господин профессор, почему в данном случае встал вопрос о специальном международном трибунале?
Клаус Кресс: Специальный международный трибунал будет иметь юрисдикцию в отношении очень специфического международного преступления – преступной агрессии. Для Украины это важно, поскольку в случае агрессии – как вида преступления – речь идет о развязывании войны как таковой, то есть о решении российского руководства начать агрессивную войну против Украины. С вполне понятной для Украины точки зрения, развязывание агрессивной войны является тем “первородным грехом”, который открыл путь к бесчисленным зверствам, совершенным в ходе войны, военным преступлениям.
– В украинских СМИ уже высказали предположение, что инициатива по созданию такого спецтрибунала будет иметь очень непростой путь продвижения в Германии. Вы сейчас участвуете в ряде мероприятий, посвященных обсуждению этого вопроса. Какие у вас ощущения?
– Сейчас развернулась активная международная дискуссия по созданию специального трибунала, которая ведется на разных уровнях. Германия еще не приняла решений по этому вопросу, но заявила, что будет интенсивно его изучать. Это касается и ряда других государств. Что и неудивительно, ведь существует много правовых и политических вопросов, которые необходимо выяснить. У меня сложилось впечатление, что в последнее время обсуждения набрали значительную динамику, но я не могу сказать, когда они будут завершены.
Есть, впрочем, одна вещь, которую я считаю очень важной для Германии, и убежден, что она также важна для Украины. Речь идет о получении как можно более широкой международной поддержки инициативы создания специального трибунала. Необходимо приложить интенсивные усилия, чтобы убедить значительное большинство государств на уровне Организации Объединенных Наций, чтобы Генеральная ассамблея ООН смогла рекомендовать создание такого трибунала. Ведь чем выше будет международная поддержка, тем больше будет и легитимность такого трибунала.
– Как может выглядеть создание спецтрибунала на практике?
– Сейчас обсуждаются несколько моделей создания спецтрибунала. Самый оптимальный путь, с моей точки зрения, должен состоять из двух шагов, первым из которых должна быть резолюция Генассамблеи ООН. Для этого необходимо заранее обеспечить необходимое большинство. Потому что будет обидно – и не в последнюю очередь с точки зрения Украины, – если соответствующее голосование в Генассамблее провалится.
Но Генассамблея, в отличие от Совета Безопасности ООН, не может сама по себе создать международный уголовный суд. Это связано с тем, что полномочия Генассамблеи не такие широкие, как у СБ ООН. Генассамблея может, однако, выразить от имени Объединенных Наций пожелание международного сообщества, что такой трибунал должен быть. Это было бы чрезвычайно важно для вопроса легитимности. И на основе такой резолюции Генассамблеи генеральный секретарь ООН мог бы заключить с Украиной договор в рамках международного права о создании трибунала.
– О каких временных рамках возможных расследований этим трибуналом идет речь?
– Уголовный процесс – комплексный, охватывает разные стадии. Первым шагом является расследование, то есть сбор доказательств и, насколько это возможно, определение круга обвиняемых и обоснование соответствующих обвинений. Это уже само по себе очень ответственный процесс. И надо же иметь в виду, что хотя термин “агрессии” как одного из видов преступления и закреплен в обычном международном праве, до сих пор было очень мало международных судебных процессов по этому виду преступления.
Решающими прецедентами по сей день являются военные трибуналы в Нюрнберге и Токио после Второй мировой войны. Поэтому каждый шаг в уголовном процессе по подозрению в агрессии должен быть особенно тщательно взвешен. И быстрого судебного разбирательства ожидать ни в коем случае не следует.
Но даже уже начатое расследование Международного уголовного суда является чрезвычайно важным сигналом того, что международное сообщество воспринимает даже подозрение в совершении преступной агрессии со всей серьезностью. То есть обвинение в ней является не менее важным, чем обвинение в военных преступлениях, преступлениях против человечности и геноциде, в отношении которых свою юрисдикцию по ситуации в Украине реализует МУС.
И прошу обратить внимание на одну очевидную сложность: речь идет о расследованиях, которые происходят во время жестокой войны России. С такой ситуацией экзистенциальной опасности следователи в “мирном обычном случае” работы на местах совершения преступлений не сталкиваются.
– То есть нет необходимости ждать завершения войны для продвижения в международном следствии?
– Судебные процессы в принципе действительно возможны еще до окончания войны. На более ранних этапах развития международного уголовного права – вспомним Нюрнбергский и Токийский процессы, а также большинство производств в международных уголовных трибуналах по бывшей Югославии и Руанде – горячая фаза конфликта уже была завершена.
Но сейчас ситуация изменилась, особенно с созданием Международного уголовного суда. Этот суд является постоянно действующей институцией и может начать действовать в пределах своей юрисдикции, как только возникают подозрения. Так что расследование продолжается во время войны, но со всеми сложностями, возникающими в ее условиях.
– Кстати, о трудностях. И в этом контексте вернусь к вопросу о спецтрибунале и преступной агрессии. Какие проблемы ожидают международную систему уголовного судопроизводства, когда речь пойдет об ордерах на арест и обвинительных актах?
– Преступная агрессия является деянием руководства государства, поэтому речь идет об уголовной ответственности не отдельных российских военнослужащих, а именно политического и военного руководства России во главе с президентом Путиным. Основная практическая проблема, вытекающая из этого – она касается также Международного уголовного суда, – доступа к российским обвиняемым, находящимся на территории России, не будет до тех пор, пока нынешний режим остается там при власти.
В это время могут проводиться расследования и, если их результаты будут положительными, может быть составлен обвинительный акт. Однако обвиняемый не сможет быть арестован и доставлен на заседание соответствующего трибунала. Для такого акта нужна система собственных полицейских сил, а спецтрибуналу ее будет недоставать так же, как недостает Международному уголовному суду.
И речь не идет о какой-то специфической ситуации в случае с Украиной. Международному уголовному суду всегда приходится иметь дело с этим практическим препятствием. Однако не стоит отчаиваться. Уголовные процессы на международном уровне требуют терпения, и это особенно актуально, когда они начинаются во время горячей фазы соответствующего конфликта.
В таком случае речь всегда идет о том, чтобы как можно быстрее и тщательнее определить курс для того, чтобы довести такой процесс до финала, когда это позволят фактические обстоятельства. Ждать изменения ситуации, чтобы обвиняемый мог быть передан “своему” международному уголовному суду – это то, что мы уже неоднократно переживали в прошлом. Иногда надо просто быть очень терпеливым.
– Владимиру Путину уже 70 лет, а временная перспектива начала международных судов не близка. Если он вдруг умрет, неужели все это будет зря?
– Нет. Конечно, в центре обвинений, особенно в центре обвинений в преступной агрессии, находится российский президент. Но президент Путин – не единственный подозреваемый ни по обвинению в агрессии, ни тем более в бесчисленных военных преступлениях.
В систематически совершаемых военных преступлениях, преступлениях против человечности и геноциде, как правило, есть те, кто несет основную ответственность как вершина соответствующей системы несправедливости. Но также и те, кто несет ответственность на подчиненных уровнях иерархии – вплоть до уровня тех, кто совершает зверства на местах. Таким образом, подозрение ни в коем случае не направлено только на одного человека.
Есть еще кое-что, на что я хотел бы обратить особое внимание. Безусловно, если преступник признан виновным, то цель уголовного преследования достигается в полной мере только при осуждении и исполнении приговора. Однако даже начало следствия является сигналом для мира, что делается все возможное для расследования подозрения в совершении преступления, нарушающего международное право.
Даже международный ордер на арест может ограничить свободу передвижения подозреваемых. И даже сформулированный обвинительный акт может способствовать делегитимизации лидера государства. Международное сообщество в лице системы уголовного судопроизводства, возможно, не достигнет своей цели во всех случаях, но даже на пути к ее достижению просигнализирует, что серьезно относится к реализации международного права и тому, чтобы назвать несправедливость ее настоящим именем.
