Уже можно начинать думать о том, что последует за войной России с Украиной. Уверенность в постконфликтном будущем важна не только для украинских жертв России, но и для Европы и всего мира. Тем не менее, несмотря на всеобщее желание видеть первую половину этого столетия непохожей на первую половину прошлого, обсуждение этого вопроса было весьма ограниченным.
Захватническая война российского президента Владимира Путина зловеще напоминает конфликт, который опустошил Европу после 1914 года. Первая мировая война – великая война – подготовила почву для последующих катастроф. Тогда агрессор тоже изначально делал ставку на быструю победу, но конфликт приобрел глобальные масштабы, когда каждая сторона пыталась подорвать боеспособность и политическую стабильность другой.
К 8 ноября стало ясно, что Путин просчитался, предположив, что Соединенные Штаты и Европейский союз устанут от конфликта и заставят Украину согласиться на унизительное мирное урегулирование. Критический момент наступил, когда промежуточные выборы в США не пошатнули позиции президента Джо Байдена и его демократической партии. Сразу же после этого Россия окончательно вывела войска из Херсона и применила новую стратегию, направленную на то, чтобы причинить как можно больше страданий и разрушений украинскому гражданскому населению.
Западная коалиция держалась на удивление хорошо. Но следующее серьезное испытание наступит после окончания войны. Оказавшись втянутыми в экзистенциальную борьбу, все признают, что необходимы антикризисные меры и что экономия ради соблюдения некоторых бюджетных правил может привести к катастрофе. Но, в конце концов, чрезвычайное положение когда-то заканчивается, и именно тогда приходит время реального выбора. Если возврат к порядку, основанному на правилах, связан с экономическими проблемами, как это произошло в 1920 году, он потерпит неудачу.
Безусловно, уже было проведено несколько международных конференций высокого уровня (в Берлине и Лугано), на которых обсуждались рамки для проведения реконструкции Украины, и эти дебаты справедливо были сосредоточены на ее потребностях: размерах финансирования, введении необходимого антикоррупционного контроля и использовании самомониторинга для укрепления украинской демократии. Но один важный элемент был в значительной степени проигнорирован. Аналогично Плану Маршалла 1948 года, нацеленному как на американскую, так и на европейскую аудиторию, укрепление демократии и восстановление чувства политической цели необходимы как в Европе, так и в Украине.
Опять же, различия между урегулированием после Первой и после Второй мировой войны дают соответствующие уроки. Союзники «утратили мир» после Первой мировой войны, потому что не смогли глобально подумать о том, как совместить восстановление Бельгии и Франции, где произошла основная часть физических разрушений, с реинтеграцией побежденной Германии. На первый взгляд, имеет смысл утверждать, что Россия или, по крайней мере, чрезвычайно богатые олигархи из окружения Путина должны оплатить большую часть расходов на восстановление Украины. Но этот исход будет невозможен до тех пор, пока Путин остается у власти, и, если бы такие огромные финансовые санкции были наложены на постпутинскую Россию, мы рисковали бы повторить сценарий после Первой мировой войны.
В 1919 году представители немецкой демократии оказались перед сложнейшим выбором. От них требовалось подписать мирный договор, возлагающий на них финансовые обязательства за конфликт, развязанный кайзером Вильгельмом II. В результате недолговечная Веймарская республика подвергалась постоянной критике за то, что продалась Западу.
Лучший путь — тот, который был проложен Планом Маршалла после Второй мировой войны. Реконструкция Украины увенчается успехом только в том случае, если она будет задумана в глобальных масштабах. Вместо того, чтобы предлагать решение конкретно украинской проблемы, международному сообществу необходимо сделать восстановление Украины частью гораздо более масштабных усилий. В конце концов, постконфликтное восстановление также необходимо в Сирии, Ираке, Судане и других местах.
Не менее важно подвести побежденные державы к тому, чтобы они сами признали, что ранее шли по неверному пути. Именно это произошло в Германии, Италии и Японии после Второй мировой войны. Как только механизм тоталитаризма был демонтирован, каждая из них извлекла выгоду из расцвета политического и экономического либерализма в 1940/50-х годах.
Одна из крупных насущных проблем Украины в том, что с 1990-х годов у нее был очень медленный рост, и она все больше и больше отставала от своей ближайшей соседки Польши. Как и Россия, и остальные постсоветские государства, она стала полагаться на экономическую модель экспорта сырьевых товаров, достигшую на данный момент предельного уровня. Именно поэтому Казахстан уже давно ищет новый путь постуглеводородного развития. Не слишком ли много надежд на то, что Россия также попытается избежать своего проклятия природных ресурсов, которое поддерживало политику и экономику путинизма? Такая Россия, вероятно, стала бы источником вдохновения для многих других стран по всему миру.
Что касается Украины, то ее послевоенный динамизм, очевидно, будет зависеть от восстановления жилищного фонда страны, энергоснабжения, больниц, школ и другой инфраструктуры. Но немаловажную роль сыграет и то, сможет ли она отказаться от зависимости от добычи природных ресурсов. К счастью, многие сильные стороны, обеспечившие Украине ошеломляющую самооборону, также пойдут на пользу ее экономическому восстановлению. Поскольку Киев до войны уже был центром разработки программного обеспечения, украинские программисты были хорошо подготовлены к отражению российских киберугроз. Именно эти навыки и возможности потребуются при построении современной экономики с цифровыми базовыми услугами и весомым компонентом электроники и искусственного интеллекта.
После первоначального шока от COVID-19 многие правительства приняли мантру «лучше, чем было». После войны в Украине мы должны сделать лучше, чем было во всем мире. От этого зависит возникновение нового, более стабильного международного порядка.
Гарольд Джеймс
