Что происходит в Нагорном Карабахе? Связано ли новое обострение конфликта с войной в Украине? И может ли это привести к началу еще одной войны? Интервью DW c экспертом ICG.
В Нагорном Карабахе возобновились военные действия. Что сейчас происходит в зоне конфликта? Возможно ли, что в регионе вспыхнет новая война? Связано ли новое обострение в Нагорном Карабахе с войной в Украине? И какую позицию занимают Россия с Турцией? Эти вопросы DW задала эксперту по Южному Кавказу Международной кризисной группы (International Crisis Group) Олесе Вартанян.
DW: Министерство обороны Азербайджана 3 августа объявило о захвате в Карабахе нескольких господствующих высот в ходе специальной военной операции под названием “Возмездие”. Что именно там произошло?
Олеся Вартанян: Из тех сообщений, которые сейчас у нас есть и которые поступают с нескольких сторон, мы понимаем, что вчера Азербайджан предпринял попытку провести военную операцию. Первоначально это ограничилось перестрелками, но потом подключились дроны, которые осуществили атаку. Мы видели, по крайней мере, три видеозаписи, распространенные азербайджанской стороной, и по геолокации видно, что бои велись в основном в северной и в северо-западной части Нагорного Карабаха, а также недалеко от той дороги, которая соединяет этот регион с Арменией – вблизи города Лачин.
В Степанакерте сообщают, что погибли, по крайней мере, двое военнослужащих, 19 были ранены. С азербайджанской стороны есть информация об одном погибшем солдате. Были сведения о перемещении азербайджанских войск вдоль линии. Но до сих пор до конца не ясно, насколько масштабны эти перемещения и какие именно позиции им удалось взять. Сейчас еще ведется подсчет потерь и анализ событий, происходивших непосредственно вдоль линии фронта, – поскольку она довольно протяженная, для этого нужно время.
– Что привело к нынешнему обострению ситуации?
– Сообщения о росте напряженности в регионе – вдоль линии фронта и в Нагорно-Карабахской конфликтной зоне – поступали на протяжении уже нескольких дней. Так, например, 1 августа Степанакерт сообщил о том, что был ранен один военный, а после этого российская миротворческая миссия сообщила о попытке (азербайджанской стороны. – Ред.) даже изменить линию фронта. Иными словами, уже тогда ситуация могла привести к открытому противостоянию непосредственно на земле. Так что случившееся вчера, стало продолжением эскалации, наблюдавшейся в последние дни.
– Повлияла ли на эскалацию конфликта война в Украине?
– Да, безусловно. На протяжении последних шести месяцев мы наблюдаем непрекращающееся обострение ситуации в Нагорно-Карабахской конфликтной зоне. Постоянно происходят какие-то стычки, начинает меняться линия фронта. Мы видим, что российские миротворцы оказываются неспособны остановить рост напряженности. Это можно связывать, в первую очередь, с уязвимостью России на международной арене. Не каждый будет готов поверить тому, что говорят российские миротворцы в Нагорном Карабахе.
С другой стороны, за последние шесть месяцев полностью обрушились дипломатические механизмы, которые работали на какое-то урегулирование ситуации в Нагорном Карабахе, сдерживание этого конфликта. Я имею в виду, в первую очередь, ОБСЕ и Минскую группу, где Россия является одним из сопредседателей вместе с Соединенными Штатами и Францией. Как только началась война в Украине, министр иностранных дел РФ пожертвовал российским участием в этой группе, объявив о выходе из нее своего представителя. Подобные шаги не способствуют поддержанию стабильности – тем более, в такое хрупкое время.
– А чем можно объяснить достаточно пассивную роль России в нынешнем обострении ситуации в Нагорном Карабахе?
– С начала войны в Украине Россия всеми силами стремится избежать появления каких-либо других очагов военного противостояния, подразумевающих ее участие, – особенно в ближнем зарубежье. Это касается не только Нагорного Карабаха, но и, например, Грузии. Москва делает все возможное для того, чтобы этого не произошло, потому что тогда ей придется тратить какие-то ресурсы, которых у нее сейчас и без того мало. У России сейчас нет ни сил, ни времени, чтобы решать еще какие-то кризисные ситуации. Безусловно, это может измениться в любой момент. Но до сегодняшнего дня Москва делала все возможное, чтобы избежать открытия второго фронта.
– Помимо России, в этом конфликте есть другие внешние игроки, например, Турция. Заинтересована ли она в обострении конфликта?
– Турция и Азербайджан – стратегические партнеры, они очень тесно связаны друг с другом как политически, так и экономически. После начала украинского кризиса Азербайджан рассматривается как один из главных источников альтернативного газа и также нефти для Европы – это все, конечно, будет идти через Турцию. При этом сейчас Анкара и Ереван запустили процесс нормализации отношений, и Турция заинтересована в этом процессе в первую очередь, потому что он помогает ей восстанавливать отношения с администрацией Байдена в Соединенных Штатах. Так что мне трудно предположить, чтобы Турция в данный момент была заинтересована в какой-то крупной эскалации в Нагорном Карабахе.
Конечно же, все может измениться, если ситуация станет крайне серьезной или появятся какие-то сигналы того, что Россия, например, захочет применить силу против Азербайджана. Ну, и потом, нельзя забывать, что президент Эрдоган – это человек, который может поменять свою точку зрения на 180 градусов за одну ночь. 5 августа предстоит встреча Путина и Эрдогана, на которой они, конечно же, будут обсуждать тему Южного Кавказа. Так что будем наблюдать за развитием событий.
– Есть ли вероятность того, что после вчерашнего обострения конфликт в Нагорном Карабахе может перерасти в полномасштабную войну?
– К сожалению, такая возможность есть. После войны 2020 года ситуация (в Нагорном Карабахе. – Ред.) стала еще более зыбкой, линии фронта – еще более опасными. Военные позиции находятся очень близко друг к другу – до такой степени, что во многих местах солдаты слышат друг друга. С другой стороны, эти военные позиции находятся очень близко к гражданским объектам. Так что любая, даже маленькая эскалация моментально сказывается на местных жителях. Из-за этого ситуация выглядит намного острее и сложнее, как в плане остановки военных действий, так и в переговорных процессах.
