В этом году отмечается важная годовщина. 26 июля 2012 года Марио Драги, сравнительно недавно ставший президентом Европейского центрального банка, сделал знаменитое заявление: «ЕЦБ готов делать всё, чего бы это ни стоило, ради сохранения евро. И поверьте мне, этого будет достаточно». Это был великолепный (и явно импровизированный) шаг, который принёс Драги заслуженную репутацию спасителя евро.
А теперь – и всего за пять дней до юбилейной даты – ЕЦБ объявил о другом потенциально радикальном шаге. С помощью нового «Инструмента трансмиссионной защиты» (сокращённо TPI) он попытается сократить спреды между облигациями стран ЕС, когда доходность повышается под давлением рынка или спекуляций, а не фундаментальных проблем с экономической устойчивостью. Так совпало, что именно в этот день Драги ушёл в отставку с поста премьер-министра Италии.
В июле 2012 года ЕЦБ старался обойти ключевой вопрос: соблюдения каких условий должен требовать центральный банк, когда он покупает государственные долговые обязательства? Должно ли это никем не избираемое учреждение, обладающее мандатом на обеспечение ценовой стабильности, принимать решения о том, какие именно правительства и компании будут получать финансирование? Такие вопросы занимали умы критиков, когда они высказывали опасения, что ЕЦБ размывает разницу между бюджетной и монетарной политикой.
Однако предъявлять правительствам строгие требования рискованно, потому что фактически это акт унижения. Правительство, которое начинает выглядеть подчиненным наднациональному ведомству, легко может утратить легитимность. Слово «раболепие» (по-английски kowtow) помогает понять, почему это так. Термин «kowtow» пришел в английский язык из китайского и обозначает ритуал нижайшего поклона («бить челом»), который ассоциируется с колониальной историей.
Имперские державы XIX века регулярно навязывали обременительные обязательства своим колониям и создавали всесторонние системы надзора за их выполнением. Среди классических примеров — управляемая Западом таможенная администрация Китая, а также процедура сбора доходов, которую Британия и Франция навязали Османской империи в рамках погашения «Оттоманского долга» (так называемое Управление Оттоманского государственного долга).
Сегодня Италия остается в центре длительного долгового кризиса в еврозоне, поскольку она сочетает большие размеры страны с крупными объемами обязательств и почти полным отсутствием роста экономики. Когда в 2010 году в Греции начался кризис евро, с ним можно было бы быстро справиться, проведя реструктуризацию или составив новый график погашения долгов. Однако этого не было сделано, потому что политики хотели избежать распространения болезни на более крупные страны еврозоны, у которых тоже был высокий уровень долга, то есть, если говорить конкретно, на Италию.
В 2011 году на саммите Большой двадцатки в Каннах тогдашний президент США Барак Обама давил на Италию, требуя согласиться на принятие официальной программы с участием Международного валютного фонда или учреждений Евросоюза, чтобы убедиться, что страна осуществляет меры, позволяющие сделать ее долговое бремя более устойчивым. Однако новый, широко уважаемый, технократический премьер-министр Италии Марио Монти яростно воспротивился этому давлению, потому что он хотел доказать, что Италия является достаточно зрелой страной и способна самостоятельно проводить сложные реформы.
Гениальность решения Драги в 2012 году связана программой с ЕЦБ, получившей странное название «Прямые монетарные транзакции» (OMT). Фактически она позволяла выдвигать определенные требования к странам еврозоны, но при этом никогда реально не использоваться. Критики шутили, что ни одно слово в названии этой программы не имело смысла: поддержка была косвенной и бюджетной, а не прямой и монетарной; и в конечном итоге никаких транзакций так и не было проведено. Тем не менее программа OMT означала, что есть возможность предоставления помощи, обусловленной множеством требований, в случае чрезвычайной ситуации. Соответственно, условия предоставления средств существовали как косвенный, а не официальный элемент в системе еврозоны.
Низкие процентные ставки способствовали приостановке выдвижения официальных требований, что позволило выглядеть этой программе невероятно успешной. А затем началась пандемия Covid-19, которая ударила по Италии раньше и сильнее, чем по любой другой европейской стране. И, в отличие от прежних кризисов, в этом нельзя было винить ни итальянское правительство, ни любые политические ошибки, совершенные в прошлом. Covid-19 и требование «зеленого восстановления экономики» Европы открыли шанс для проведения новой политики, выстраиваемой вокруг центрального бюджета ЕС и новых бюджетных ресурсов.
Для Италии главным приоритетом стало получение средств на восстановление экономики от ЕС, что создало условия для восхождения Драги как технократического премьер-министра чрезвычайного правительства национального единства в феврале 2021 года. Все крупнейшие политические партии Италии поддержали правительство Драги, ожидая, что оно обеспечит доступ к столь остро необходимым средствам.
Впрочем, столь широкая коалиция не могла не оказаться хрупкой, и некоторые члены этой коалиции стали критиковать элементы требовательности при предоставлении ресурсов, когда требования вновь начали выдвигаться. То, что Италия должна была дерегулировать такси и пляжные клубы («bagnos») ради соответствия нормам антимонопольной политики ЕС, выглядело ударом по национальному чувству собственного достоинства.
Инструмент TPI затруднит жизнь любому новому правительству Италии, поскольку он означает, что требований больше нельзя будет избежать. Судя по критериям соответствия, которые ЕЦБ перечислил в своем пресс-релизе от 21 июля, просто нет таких обстоятельств, при которых можно будет применять TPI для преодоления последствий событий неэкономического характера, подобных развалу коалиционного правительства. В сентябре, когда итальянцы пойдут на выборы, чтобы избрать новое правительство, перед ними возникнет неприятный выбор, поскольку у вероятного нового правительства крайне правых вряд останется хоть какое-либо пространство для маневра.
Именно по этой причине крайне правые политики, например, Джорджа Мелони из Братьев Италии и Маттео Сальвини из Лиги, всеми силами стараются дезавуировать свою былую критику в адрес евро и ЕС. Они понимают, что открытый разрыв с ЕС обернется экономическим катаклизмом. Если они действительно окажутся в новом правительстве, они почувствуют вынужденную необходимость соглашаться на любые требования, выдвигаемые ЕС, и одновременно будут объяснять избирателями, что их руки связаны.
Впрочем, сегодня, когда одобрен инструмент TPI, этот аргумент потеряет убедительность, потому что он возродит старую динамику, когда сваливание вины на внешние силы просто приводило к поиску новых способов «вернуть обратно контроль». Президент России Владимир Путин, несомненно, получает удовольствие, наблюдая, как эти политические тенденции вновь разрывают Европу на части.
В долгосрочной перспективе Европе понадобится более формальная программа, реализуемая через межправительственные, а не монетарные учреждения. Это можно было бы сделать, повысив роль Европейского стабилизационного механизма; однако главные реформы будут нуждаться не просто в большей бюджетной интеграции, но и в более четких и прозрачных правилах ее достижения.
В любом случае задача сводится к тому, чтобы обойти ЕЦБ и покончить с длящимся уже десятилетие экспериментом притворства, будто нет никаких требований, необходимых для удержания вместе разношерстных членов еврозоны. Очевидно, что любая подобная программа потребует однозначного политического согласия стран-членов. Если же она и дальше будет опираться на притворство, тогда она будет мало чем отличаться от прежней.
Гарольд Джеймс
