Ситуация в мире делает срочно необходимым «больше Европы». Однако «еще более тесный союз» — это не ответ, в том числе потому, что у Макрона другие планы.
Ни в одной другой европейской стране термин «европейский суверенитет», который употребил президент Франции Эммануэль Макрон в своем выступлении в Сорбонне в Париже 26 сентября 2017 г., не нашел такого сильного и устойчивого отклика, как в Германии. В предвыборной кампании Бундестага этот термин звучал и читался снова и снова, часто в варианте «суверенного Европейского Союза». Его несколько раз можно найти в коалиционном соглашении партий светофора, а также в первом правительственном заявлении канцлера Олафа Шольца в Бундестаге.
Есть некоторые свидетельства того, что восторженное одобрение формулы Макрона основано на недоразумении, даже на немецком принятии желаемого за действительное. В Германии «европейский суверенитет» часто связывают с дальнейшим развитием ассоциации государств ЕС в Европейскую федерацию, даже в европейское федеративное государство, которому коалиционное соглашение светофора прямо обязывает себя по настоянию европейского политики всех трех партий. Но ничто не находится в голове Макрона дальше, чем передача суверенных прав Франции европейскому сверхгосударству. И уж точно он не думает об эффективной европеизации таких символических атрибутов великой державы, как постоянное место в Совете Безопасности ООН или средства ядерного сдерживания Франции.
Когда он говорит «европейский суверенитет», Макрон в первую очередь имеет в виду большую независимость от США и НАТО, что никоим образом не соответствует приоритетам внешней политики и политики безопасности ФРГ, а скорее интерпретации, восходящей к Шарлю де Голлю, основателю Пятой республики французского государства. А когда президент Франции выступает за увеличение совместных заимствований ЕС, то есть за долговой союз, это противоречит всему, что известно о целях федерального правительства и, прежде всего, федерального министра финансов Кристиана Линднера.
Безусловно, существуют широкие области согласия между Парижем и Берлином, не в последнюю очередь в сфере общеевропейской политики в области вооружений и обороны, что Макрон справедливо неоднократно подчеркивает. Однако нет необходимости в вводящем в заблуждение термине «европейский суверенитет», если имеется в виду эта форма межгосударственного «Больше Европы».
Между Парижем и Берлином, безусловно, существуют широкие области согласия.
Однако есть и совсем другие, принципиальные соображения, говорящие против термина «европейский суверенитет». В демократиях не может быть суверенитета, кроме народного суверенитета. Народный суверенитет находит свое выражение в парламентах, состоящих из общих, свободных, тайных, прямых и равных результах выборов, т.е. должны соответствовать принципу «один человек, один голос». Однако такой парламент существует только на национальном уровне, а не на европейском. Не зря малые государства-члены получают привилегии за счет более крупных государств-членов на выборах в Европейский парламент. Назовем самый вопиющий пример: мальтийский голос весит в десять раз больше, чем немецкий. Европейский парламент, основанный на том же законе о выборах, должен иметь около 6000 депутатов Европарламента, чтобы в нем также могли быть представлены такие государства, как Мальта и Люксембург. Такой парламент работать не будет.
Дефицит демократической легитимности, возникающий в результате неравных выборов, приемлем до тех пор, пока Страсбургский парламент не претендует на те же права, что и парламенты государств-членов. Он пользуется важными правами на контроль и участие, но было бы ошибкой думать, что недостаток демократической легитимности ЕС можно исправить, сделав его полностью парламентским. В частности, некоторые немецкие депутаты Европарламента заблуждаются.
То, что это так, можно объяснить исторически. Немцы разрушили свое первое национальное государство, Германскую империю, в 1871 году, за три четверти века, из-за чрезмерного национализма. Два государства-правопреемника Германского рейха не были национальными государствами. В то время как ГДР предписывала себе интернационалистскую, «социалистическую» идентичность, «постнациональное» сознание, ориентированное на Европу, развивалось в «старой» Федеративной Республике на протяжении десятилетий, что многие интеллектуалы, особенно левоцентристские, считается визитной карточкой состоявшейся эпохи. Это была ошибка.
Претензии ЕС на то, чтобы быть сообществом ценностей, радикально ставятся под сомнение «нелиберальными демократиями», такими как Венгрия и Польша.
Вряд ли какое-либо другое государство-член Европейского Союза за пределами Федеративной Республики могло представить себе, что оставит свою нацию позади и в какой-то момент сольется с «Европой». Скорее, люди сознательно цеплялись за свою национальную идентичность и свое национальное государство, и немцам время от времени напоминали, что до 1945 года, будучи оккупантами, они ставили под сомнение национальную идентичность народов оккупированных стран.
Воссоединенная Германия, в отличие от «старой» Федеративной Республики и несуществующей ГДР, снова является национальным государством, но новым, постклассическим типом: она осуществляет часть своих суверенных прав совместно с другими членами ЕС и имеет другие права на общие учреждения, такие как переданные ЕЦБ. С этой точки зрения постнациональная риторика немецкого происхождения является случаем ложного сознания. Это идет рука об руку с неправильным суждением о будущем сообщества.
Заявление ЕС о том, что он является сообществом ценностей, радикально подвергается сомнению со стороны «нелиберальных демократий», таких как Венгрия и Польша, которые объявили войну нормативным «основам», таким как независимость судебной власти, ключевому элементу верховенства закона. Заявление ЕС о том, что он говорит с внешним миром в один голос, не может быть оправдано, если отдельные члены, как опять же Венгрия, объединятся с заклятым противником ЕС, таким как путинская Россия. Поэтому «больше Европы» вряд ли будет возможно в рамках ЕС 27.
По той же причине пока иллюзорно полагаться на изменения договора, которые были бы необходимы для того, чтобы по вопросам внешней политики и политики безопасности можно было голосовать квалифицированным большинством в Европейском совете. Однако, поскольку ситуация в мире делает актуальной «больше Европы» именно в этой сфере, необходимо укреплять точки соприкосновения тех государств, которые по сути «тянут в одном направлении». Это применимо во всем мире, но также должно быть выражено в ЕС. Стремление ко «все более тесному сотрудничеству» в нынешней ситуации более реалистично, чем стремление к «все более тесному союзу».
Дебаты Бундестага по европейской политике помогают обеспечить, чтобы европейские вопросы также привлекали больше внимания со стороны немецкой общественности.
Во всем этом важно участие национальных парламентов. Ничто так не укрепляло чувство исполнительной власти в Брюсселе, как склонность правительств рассматривать «Европу» как область исполнительной власти. Постановление Федерального конституционного суда по Лиссабонскому договору 2009 г., в котором подчеркивается интеграционная ответственность национальных парламентов, внесло улучшения в этом отношении. Дебаты Бундестага по европейской политике помогают обеспечить, чтобы европейские вопросы также привлекали больше внимания со стороны немецкой общественности. Еще одним вкладом в «больше Европы» станет интенсивное, постоянное сотрудничество между европейскими комитетами парламентов стран-членов ЕС и синхронизация их работы.
Расширение Европейского Союза немыслимо без основательной реформы процессов принятия решений. Это относится к государствам западных Балкан, а также к новым кандидатам на вступление Украине и Молдове. Сплоченность сообщества была бы предельно напряженной, если бы группа «нелиберальных демократий» расширялась и включала в себя государства, которые чувствовали себя менее связанными с политической культурой Запада, чем с путинской Россией. Поэтому Макрон абсолютно прав, когда предлагает Европейское политическое сообщество в качестве предварительной формы членства, в которое также могут входить государства, и, сомнительно, что они когда-либо выполнят требования для полного членства в ЕС.
Предположительно, многие из тех, кто говорит о «европейском суверенитете» или «суверенном Европейском союзе», в конечном счете хотят только более дееспособного ЕС, чем сегодняшний. Тогда, конечно, лучше использовать именно этот термин, более скромный и честный, чем вводящий в заблуждение амбициозный термин, вызывающий ложные ассоциации «европейского суверенитета», который для его автора Макрона имеет лишь значение метафоры.
Необходимо, чтобы европейцы стремились увеличить свой вес в мировой политике за счет более тесного сотрудничества не только потому, что Россия и Китай дают повод для этого. Они также должны, потому что будущее их самого могущественного союзника весьма неопределенно. Поскольку они не могут исключить угрожающий исход президентских выборов в США в 2024 году, западные демократии внутри и за пределами Европы уже должны подумать о том, к чему приведет «наихудший вариант» для них и их альянсов, прежде всего НАТО.
Автор: Генрих Август Винклер — почетный историк Университета имени Гумбольдта в Берлине и автор многих опубликованных книг по истории Веймарской республики, Германии «Долгий путь на Запад» и «История Запада». В августе 2022 года он опубликует свою новую книгу «Неохотное национальное государство. Вмешательство в немецкую и европейскую политику» (CHBeck).
Источник: IPG-Journal, Германия
Перевод МК
