Мы не до конца понимаем действие пропаганды, рассматривая ее как просто один из информационных потоков в социуме. Пропаганда — это в какой-то мере сказки (мифы), но для взрослых. Однако сказки в сфере принятия решений очень опасны, поскольку тогда и решения оказывается неадекватными и соответственно неправильными, поскольку делаются под иную ситуацию. Это делается не с точки зрения реальности, а с позиций виртуальности. А информационное пространство все же по определению нацелено на отражение реальности. Видя перед собой неправильную реальность, мы со временем пойдем по неверному пути.
Но даже в советское время четко констатировали на плакатах и памятниках Ленина «Верной дорогой идете, товарищи!», что было обращено ко всем сразу. Кстати, под ленинскую вытянутую руку попадали и те, кто шел неверной дорогой… Но самое главное — наличие правильного пути, в том числе и в информационных рамках.
Информационное пространство — это в определенной степени и некое информационное зеркало. Если оно не отражает, а искажает реальность, решать что-то и делать что-то — опасно. Условно говоря, это как мужчина бреет себя, глядя на картинку в журнале, а не в зеркало. Так ненароком можно остаться и без носа…
Люди вынуждены идти по пропагандистскому компасу, поскольку любое отклонение ведет к тому или иному типу наказания. Никто не хочет оказаться «иноагентом», где законом определено, что это тот, кто находится под западным влиянием.
Вот еще мнение психолога А. Куманькова, объясняющее «любовь» к единственно верной точке зрения: «люди воспроизводят тот нарратив, который кажется единственно возможным в обществе. Но это как самоисполняющееся пророчество: своей ретрансляцией люди погружают страну в ощущение нормальности, справедливости происходящего» [1].
И еще: «помимо традиционных военно-полицейских задач в современной войне сильнейшую роль играет информационное противостояние. Нельзя проводить только наступательные или оборонительные мероприятия с помощью войск, нужно еще вести борьбу за умы и сердца в информационном пространстве. Мы наблюдаем это. И опять же, чуть ли не первые действия властей в начале войны были связаны с репрессиями, в том числе технологическими, в отношении СМИ и социальных сетей. Есть довольно занимательная статистика: в России в октябре по сравнению с сентябрем на 6% сократилось количество пользователей социальных сетей. Но при этом количество сообщений, которые оставляются в российском сегменте интернета, выросло просто невероятно — на 36%. Как мне кажется, это связано именно с тем, что войну сейчас обсуждают очень активно, и медиа тоже стали активными участниками войны» (там же).
Пропагандисты — это оккупанты, только оккупанты информационного пространства, причем своего собственного государства. Они никого чужого не допускают. Никто без особого допуска не может попасть в микрофону, а если он еще и иноагент, то он не может даже преподавать, хоть он физик, хоть он лирик…
Контроль и цензура позволяют держать информационное пространство кристально чистым с точки зрения государственных интересов. Раньше это делала религия, потом — идеология, а теперь так решает номенклатура, что такое хорошо, что такое плохо и что такое очень плохо…
Правило здесь простое: важным является то, что звучит публично, тут никакая критика власти невозможна. Но, как оказывается, даже не совсем публичное произнесение вслух вещей, которые могут вызвать гнев у номенклатуры, подпадает под запрет. Сегодняшняя власть всегда считает себя самой лучшей, по этой причине о ней, как о покойнике, нельзя говорить ничего плохого.
Узнав, например, о тематике будущих выступлений совета по правам человека при президенте, Путин просто вывел из него «нехороших» выступающих, чтобы заседание было более «сладкоголосым». Вот точка зрения такого уже бывшего члена этого совета: «Готовилось выступление на тему незаконного использования осужденных в войне и ЧВК «Вагнера». Также планировался доклад о том, что огромное количество людей, будто при Сталине, поражены в правах, стали так называемыми «лишенцами». У нас люди приобрели статус «иноагента» или якобы аффилированных с некими зарубежными странами лиц, какие только статусы уже не придуманы. Эти люди поражены в правах и вынуждены ограничивать себя в высказываниях, потому что им грозят сроки. Таким образом у нас происходит очень серьезное ущемление конституционных прав людей. Об этом собирался говорить Сванидзе. Теперь этого доклада не будет, потому что Путин не готов это слушать» ([2], см. также [3]).
И еще: «совет не имеет возможности влиять на Путина и его решения, но нам удалось поднять много острых проблем, связанных с нарушением прав человека. Среди свободных людей, которые у нас интересуются политикой и жизнью страны, существует иллюзия, что в стране есть много свободных СМИ, а о проблемах люди читают только в интернете. Но мы не принимаем во внимание, что большая часть населения не пользуется интернетом и получает информацию из телевизора. И если по какому-то каналу покажут заседание СПЧ и выступления про нарушения и беспредел полиции, это уже крайне важно, если мы говорим о возможности что-то изменить. Изменений можно добиться только через давление большинства, а оно находится под влиянием телевизора, который им не рассказывает ничего про произвол полиции или чиновников. На мой взгляд, если ты занимаешься правозащитой, то обязан в любой момент быть готовым изложить представителям власти свою позицию и точку зрения. СПЧ такую возможность предоставлял, в том числе для работы с Генпрокуратурой, СК, полицией, ФСИН» (там же).
А заодно Сванидзе сняли с поста главы Института массмедиа РГГУ [4]. На определенном этапе зачистки в информационном пространстве переходят к зачисткам в пространстве физическом. Люди тоже должны быть скорее молчащими, чем говорящими, если они не хотят попасть в неприятную ситуацию.
Информационное пространство в кризисных ситуациях, а война является именно такой, перестает быть чисто информационным, как в мирное время, оно становится пропагандистским, когда слово превращают тоже в оружие.
Государство конструирует в головах граждан пространство счастья на своей стороне и пространство несчастья на стороне противника, условного или настоящего. Управляемые медиа готовы делать отбор нужных новостей, чтобы подтверждать подобную политическую географию. Сегодняшний мир дает для этого много возможностей.
Соцсети еще пытаются бороться за свой взгляд на мир, поскольку их контроль более сложен. Вот, к примеру, обсуждение чистки в совете по правам человека [5]:
— К. Гончаров: В совете по правам человека теперь ни одного представителя гражданского общества, время военкоров типа Коца и бутафории, типа тети из организации «Свободный Донбасс». Исключены основатель «Комитета против пыток» Игорь Каляпин, журналист Николай Сванидзе, журналистка Катя Винокурова. Какие права человека, такой и совет. Логично.
— Анна Монгайт: Самых честных и самых классных членов совета по правам человека при президенте исключили из него. Ожидаемо. Встали поперёк горла со своей принципиальностью и гуманизмом. Я о Каляпине и Сванидзе, конечно.
Но это точечное воздействие, в то время как телевидение действительно является массовым. Его конструкторы держать под контролем мозги старшего поколения, с молодежью это сделать сложнее, поскольку это нетелевизионное поколение.
В жестких ситуациях контроля информационное пространство переходит в статус парадного, где все должны быть за все хорошее и против всего плохого. Того, что говорить нельзя, становится все больше и больше, даже по новому российскому закону, который расширяет число запретных для обсуждения тем [6].
Государство с помощью своей пропаганды не только говорит, но и заглушает все альтернативные мнения, поскольку государственный голос максимально усиливается всеми возможными способами. Государство захватывает себе условную роль «старшего», оставляя всех в роли «маленьких детей». Государство, объединяя в себе маму и папу, может казнить и миловать.
Потоки информации от государства обволакивают массовое сознание, описывая воздушные замки, при этом держа его в неведении о негативе и вовсю расписывая свои позитивы. Нет такого вопроса, на который у государства бы не было ответа. Правда, правильный он или нет — это уже другая проблема. И бороться с уже введенным ответом очень сложно, поскольку он уже закрепился в массовом сознании. По этой причине пропагандисты вводят первыми свои ответы, даже на еще не заданные вопросы.
Странным образом общественно-политические ток-шоу постепенно стали самыми нелюбимыми, как показала недавняя социология: «Самыми нелюбимыми (открытый вопрос, можно было называть больше одного варианта ответа) опрошенные назвали общественно-политические ток-шоу (54%). Далее расположились спортивные трансляции (24%), развлекательные программы и шоу (19%), и выпуски новостей (18%). 42% доверяют информации, которую дает телевидение (3% — полностью, 39% — скорее доверяют). Самый высокий уровень доверия – в Южном федеральном округе (56%), самый низкий – на Дальнем Востоке (31%). 44% не доверяют телевизионной информации (31% скорее не доверяют, 13% — полностью). Самый высокий уровень недоверия – на Дальнем Востоке (57%) и в Северо-Западном федеральном округе (55%), самый низкий — в Южном (36%) и Приволжском (37%) федеральных округах. Среди источников новостей наибольшим доверием у опрошенных пользуются интернет-СМИ (48%). Они опережают телеграм-каналы и социальные сети (45%), телевидение (36%), радио и печатные издания (по 8%). 4% не доверяют никаким источникам информации: и здесь лидирует Дальний Восток (10%)» [7].
Тут, правда, можно возразить, что можно не доверять, но смотреть. И тут будет все равно происходить передача информации, в результате чего она все равно попадет в память, причем даже с потерей источника. Массовому воздействию всегда сложно противостоять, легче быть пассивным, а не активным. Человек не может спорить со всем, ему приходится смиряться и соглашаться.
Советского (бывшего) человека этим не удивить. Сквозь такой фильтр информации проходило тогда все и вся. И в результате правильные слова «светились» сильнее неправильных. Тем более от носителей неправильных слов власти старались избавиться, отправляя в отдаленные места. Сегодняшняя власть сама заставляет их принять правильное решение.
Сложность выстраивания ПИП (правильного информационного пространства) состоит в двух вещах. Во-первых, ПИП пытаются нарушить входя в головы через интернет, а не через телевизор. Причем часто это делают люди, раскрученные телевизоров в довоенный период. Они стали родными и близкими и теперь от них трудно отучить население, даже заклеймив их ярлыком «иноагент». В соответствии с этим ярлыком они и принялись вещать из-за рубежа, хотя до этого делали это дома.
ПИП — это в первую очередь телевизионная информация, усиленная за счет известных личностей, доверие к которым было выработано раньше. Государство всегда будет сильнее в этом плане, обладая более широкими возможностями. Оно окружает себя политологами и певцами, режиссерами и актерами… И все они начинают задумчиво вещать с телеэкранов то, что на данный момент важно с точки зрения власти.
Советские люди любили информацию из телевизора, хотя бы потому, что другой не было. По этой причине старшее поколение как люди телевизора являются главной опорой власти. Сегодня все стало сложнее — море информации из интернета закрыть не так легко. Но оно доступно только молодому поколению.
Исследователи констатируют: «Значимость Интернета как источника общественно-политической информации для российской аудитории с каждым годом возрастает, однако ключевую роль пока удерживает телевидение. Данные о динамике отношения к различным источникам информации за последние десять лет, полученные «Левада-центром», показывают, что значимость ТВ как источника новостей с июня 2013 года постепенно снижалась, а онлайн источников — росла. Близкую тенденцию демонстрируют и показатели доверия к различным источникам информации, хотя и с важным нюансом: в 2022 году уровень доверия телевидению вырос, а интернет-источникам снизился» [8].
И еще: «После 24 февраля события, связанные со «спецоперацией», стали главным элементом информационной повестки, оттеснив на второй план все прочие инфоповоды. Из сетки вещания телеканалов исчезли некоторые передачи развлекательного и информационно-развлекательного характера. Например, на «Первом» перестали выходить программы «Познер» и «Вечерний Ургант», а на «России-1» — шоу Андрея Малахова «Прямой эфир», перезапущенное в конце сентября. Данная мера привела к ограничениям эфира для представителей творческих профессий, многие из которых критически отнеслись к происходящим событиям».
Получая строго отобранные новости, мы видим мир созданный властью, что, повторим, было характерно для СССР. Но даже строгая цензура в те времена оставляла возможность добраться до правды.
Сегодня постепенно трансформируется язык, что с неизбежностью ведет к тому, что высказывания на нем становятся только разрешенными. Т. Шахматова пишет [9]:
— «Два мира — «русский» и «руzzкий» — не только борются между собой идеологически, но они также вступают в ежедневную борьбу за слова и смыслы. Начиная с 24 февраля 2022 года, русский язык прирастает новыми словами и понятиями с помощью «узурпации» слов. Это не лингвистический термин, лингвисты сказали бы «развитие омонимии/многозначности», но для наших задач слово «узурпация» подходит как нельзя лучше, так как наглядно являет сам механизм этого процесса. Так, узурпация на уровне орфографии рождает контекстуальные антонимы «за мир» и «Za мир», «правда» и «праVда», «Россия» и «Роzzия» и т.п. Как реакция на орфографическую узурпацию возникают фонетические инварианты вроде «zоотечественники», «zoмби», «zаместим», также работающие на развитие многозначности. Сравним: соотечественники — граждане страны, zоотечественники — граждане страны, придерживающиеся z-идеологии; зомби — мифические монстры-мертвецы, zомби — жертвы пропаганды»;
— «Ещё одна яркая черта языка времени СВО — вепонизация (от англ. weapon — оружие). Речь здесь не столько о том, что в нашу речь проникло огромное количество названий военной техники, сколько об оснащении речи агрессивным содержанием. К примеру, если попытаться привести весь список взаимных именований тех, кто выступает за спецоперацию, и тех, что против, то возникает сразу две проблемы: объема и цензурности этих выражений. Назову лишь несколько более-менее печатных, чтобы продемонстрировать сам принцип. «Екатеринбург — центр мерзотной либероты» (Владимир Соловьёв в программе «Полный контакт» от 27.04.2022), «инфоболото, информационная гниль» (Мария Захарова об уехавших из России в знак несогласия с вторжением в Украину программе СоловьёвLive), «вечные два процента дерьма«, «пьяная погань» (Владимир Соловьев о выходящих на протесты)».
Модель обмана всегда сложнее модели правды, поскольку она требует замысловатых конструкций, призванных спрятать то одно, то другое, уводя массовое сознание от реальной правды.
С. Кириенко раскрыл некоторые детали конструирования фальшивой правды [10]:
- «Главная война, которая сейчас идет, — это война за умы людей. Все мы в этой комнате — спецназ, ведущий эту войну». - Целевой аудиторией для воздействия, продолжал Кириенко, должны быть даже школьники и детсадовцы: «Если задуматься, одних только школьников в нашей стране 18 млн человек. Представьте, что вдобавок есть их родители». - Пропаганда должна также охватить и «пожилое поколение», и не ограничиваться рамками конфликта в Украине. «Мы очень надеемся, что специальная военная операция завершится относительно быстро. Но когда она закончится, информационная война продолжится. Это колоссальная война», — рассуждал Кириенко на том же мероприятии в августе. - Еще одна его рекомендация — направить на общественность «непрерывный поток надежных и хороших новостей». Например, в оккупированной части Донбасса, по словам местных чиновников, он советовал «демонстрировать, как-то, что раньше было воронками от снарядов, теперь стало цветочными клумбами».
Кириенко выступал на семинаре пропагандистов: «В приватном чате в Telegram, созданном для для целей семинара, было 175 человек как минимум из 43 государственных органов. Среди них — сотрудники министерств внутренних дел, образования и энергетики, а также столичного метрополитена, Росгвардии и ФСИН. Часть пользователей чата оценили ее весьма сдержанно. «После такого выступления Кириенко половина людей здесь может уволиться», — написал один из чиновников. «Мне не нравится, что он сравнивает нас с солдатами», — отвечает другой».
Все это можно понять, как конструирование мира номер два, который должен «заслонить» реальность. В этот второй мир вкладываются усилия и мозги, чтобы облегчить жизнь власти.
Когда мы сталкиваемся с менее контролируемыми властью оценками происходящего, то попадаем в другой мир. Но это именно тот мир, где живут люди, а не тот, который для них создают пропагандисты.
Косвенно мы можем увидеть его, например, по результатам отбора слова года. Это такая «концентрация» произошедшего.
Что же оказалось? Смотрим: «Экспертный совет независимого российского конкурса «Слово года» подвел словарные итоги. Главным словом 2022 года эксперты назвали существительное «война» (а также прилагательное «военный»). На втором месте оказалась «мобилизация». Также в десятку слов года вошли «релокация», «беженцы», «санкции», «моГилизация» и топоним Буча. В номинации «Выражение года» победила пропагандистская аббревиатура СВО (специальная военная операция) — как главный эвфемизм для обозначения российской агрессии. На втором месте — лозунг «Нет войне!», на третьем — вопрос-мем «Где вы были восемь лет?», а на четвертом – знаменитый призыв к русскому военному кораблю» ([11], см. также [12 — 13]).
Для сопоставления можно посмотреть на слово года британское. В этом году впервые там было публичное голосование. «Им стало жаргонное выражение «режим гоблина» (goblin mode), получившее популярность в Тик-Ток. Согласно словарю, «режим гоблина» — это сленговый термин, который используется для описания типа поведения, которое является «беззастенчиво снисходительным, ленивым, неряшливым или жадным, отвергающим социальные нормы или ожидания». Его выбрали путем голосования: пользователи сети должны были определиться между «режимом гоблина», «метавселенной» (metaverse) и хештегом «Я поддерживаю» (#IStandWith, как правило, использовался, чтобы выразить поддержку Украине). В прошлом году Оксфордский словарь назвал словом года «вакцину» (vax, в английском языке также используется как глагол в значении «вакцинироваться»)» [14].
Как видим, «режим гоблина» явно не совпадает со словом года «война» и ему сопутствующих. Это слова года из двух разных миров.
И в заключение юмор, который, как и слово года, отражает умонастроение в данный конкретный момент. Автором, как утверждает публикатор, является русский народ [15]:
- На медосмотре призывников врач говорит одному:— Прочтите, что написано в таблице там впереди.— Какая таблица? Я не вижу никакой таблицы.— Отлично. Там действительно нет таблицы.ГОДЕН!
- В Москве среди мобилизованных разыграют квартиры, сбежавших в Грузию уклонистов.
- Здравствуйте, мне нужны антидепрессанты.— А у вас есть рецепт?— А что, повестки уже недостаточно?
- Никогда не думал, что буду благодарен за плоскостопие. - Самым популярным костюмом на Хэллоуин стал костюм сотрудника военкомата. - Те, кто раньше сокрушался, что вас никуда не берут без опыта… Hастало ваше время. - Если вам пришла повестка из военкомата, не расстраивайтесь. Перепишите ее 40 раз и разошлите друзьям. И БУДЕТ ВАМ СЧАСТЬЕ! - Причиной исхода евреев из Египта стала объявленная Рамзесом II мобилизация. - Министерство обороны объявило об открытии военкоматов в Лондоне, Берлине и других столицах для мобилизации лучших из россиян, голосовавших за Путина. - Увидел белую бумажку в своем почтовом ящике. Никогда так не радовался платежке за свет! - Если я правильно понял, теперь за отказ идти убивать дают такой же срок как за убийство? - Киргизы много лет мели улицы Москвы. Теперь время москвичам мести улицы Бишкека. Это братский обмен в рамках единого экономического пространства. - А вы заметили, как все резко перестали переживать о грязных мерзнущих европейцах без туалетной бумаги? - Каждый второй русский вспомнил о своих татаро-монгольских корнях. Каждый первый — об армянских. Но больше всех в шоке Монголы. Они не ожидали такой массовой репатриации через 700 лет.
