Нашествие России на Украину становится похожим на предыдущие многочисленные геополитические кризисы. На протяжении истории случались события, которые изначально казались временными сбоями, но затем превращались в нечто очень длительное. То, что начиналось как кратковременная конфронтация, очень часто превращалось в кажущуюся бесконечной топь.

Наиболее известным примером такого кризиса является Первая мировая война, которую Джордж Кеннан очень точно называл «великой исходной катастрофой» XX века. Сами масштабы мобилизации в августе 1914 года укрепляли общую уверенность в том, что этот конфликт не может длиться долго, и что он «завершится к Рождеству». Однако последовала война на истощение, при этом на Западном фронте не было почти никаких перемен. Город Ипр во Фландрии был местом ожесточённых сражений в 1914 году и вновь стал таким местом в 1918 году. Будут ли вестись сражения в Мариуполе в 2026-м?

Да, правительство канцлера Германии Олафа Шольца придерживается идеи, что Россия «ни в коем случае не должна выиграть» эту войну, а великий немецкий философ Юрген Хабермас заявил, что Украина «не должна проиграть». Но когда европейские политические и интеллектуальные лидеры выступают с подобными драматическими заявлениями, они явно компенсируют словами фундаментальное чувство беспомощности. Что вообще могут значить такие заявления в патовой ситуации? Если Россия не рухнет, или же в ней не произойдет внезапная смена режима и демократизация, тогда трудно себе вообразить, как Украина может «не проиграть».

Кризисы, подобные украинскому, обычно развиваются по хорошо известному сценарию эскалации и политизации. По мере затягивания конфликта его участники все больше вкладываются в него, причем не только финансово, но и духовно. Жертвы, принесенные ради общего дела, превращают этот конфликт в нечто священное — или, по крайней мере, близкое к священному. Это необходимый шаг для тех, кто находится у власти. Поскольку никто не хочет отвечать за причинение бессмысленных смертей, человеческие потери должны быть поданы с глубоким смыслом. Именно это пытается сделать патриарх Русской православной церкви Кирилл, благословляя войну Владимира Путина.

Как только подобные тенденции закрепляются, становится крайне трудно представить себе, как конфликт можно завершить без полного краха одной из сторон. Это всегда нелегкая задача — интерпретировать мышление диктатора, склонного к секретности, и мы, наверное, никогда не узнаем точно, какие силы движут Кремлем. Однако вполне резонно предположить, что стратегия Путина заключается в следующем: держаться до тех пор, пока Европа и США не утратят возможности или желания продолжать поддерживать Украину и наказывать Россию. Несомненно, Кремль надеется, что богатые страны не смогут вынести тягот роста цен на топливо и продовольствие и влияние этого роста на их экономику и доходы.

Как показывает история, попавшие в патовое положение государственные лидеры военных времен мечтают о расширении конфликта. Путин, наверное, тоже рассчитывает, что мировой продовольственный кризис, спровоцированный этой войной, приведет к политическим беспорядкам в уязвимых регионах, которые импортируют продовольствие (например, Ближний Восток), и тем самым поднимет новую волну беженцев в Европу. Путин и его окружение уже доказали, что они не чуждаются использования отчаявшихся мигрантов и беженцев в качестве оружия против Запада.

Есть и альтернативный сценарий: российские стратеги могут рассчитывать на то, что со временем Запад просто утратит интерес к этому конфликту. В нашу насыщенную информацией эпоху длительность внимания печально коротка, а воображение западной публики легко захватить сенсационными скандалами, будь это спор знаменитостей в суде или жуткая стрельба в школе. Для обществ, «уставших от Украины», кадры из Северодонецка могут показаться далекими и малопонятными.

Кроме того, в демократических странах регулярно проходят выборы, поэтому в ключевых странах может измениться политика; возможно, это лишь вопрос времени. Кремль явно надеялся, что Марин Ле Пен выиграет у президента Франции Эммануэля Макрона во втором туре французских выборов, состоявшихся в апреле. Но что если этот конфликт затянется до 2025 года, когда высокая инфляция и рухнувшие надежды на быстрое урегулирование ослабят решительный настрой Запада? Как подойдет к этому вопросу очередная администрация Трампа (или кого-то из трампистов) в США?

Тем временем каждая из сторон будет продолжать борьбу за контроль над политической риторикой. Заявляя о поддержке Украины, западные лидеры уверяют, что противостоят агрессии, предотвращают геноцид, пытаются сдержать фашистский авторитаризм и сохранить систему многосторонних отношений (мультилатерализм). Но очень похожую риторику можно услышать и в России, где Путин начал «специальную военную операцию» якобы для того, чтобы остановить агрессию НАТО, противостоять украинскому нацизму, предотвратить геноцид и спасти мультилатерализм от американской гегемонии.

Хотя западные политики разоблачают путинскую ложь, российские пропагандисты создают свою версию истории и реальности, как будто отраженных в кривом зеркале. По мнению Марии Захаровой, директора департамента информации министерства иностранных дел России, предупреждение Джорджа Оруэлла в романе 1984 было направлено не против СССР или нацистского режима, а против западного либерализма.

Означает ли использование обеими сторонами одинаковой риторики, что они могут вести некие дискуссии о прекращении войны? Или же это означает ровно обратное: слова потеряли смысл?

Наиболее вероятен второй вариант, а это значит, что победа в войне — единственный способ восстановить смысл. Но даже это не закончит кризис. В конце Первой мировой войны победители постоянно говорили о демократии и самоопределении, но одновременно создавали условия для продолжения конфликта в иных формах. Чтобы избежать подобного исхода на этот раз, победа должна будет привести к фундаментальным изменениям в международном политическом порядке.

Гарольд Джеймс

Project Syndicate