Придерживаясь предположения, что только диктатуры начинают военные конфликты, сторонники демократизации полагали, что глобальный успех их проекта приведет к миру без войн. Но этой теории не хватает прочной основы, и ее применение на практике приводило к одной катастрофе за другой.

ЛОНДОН. Путем убеждения, увещеваний, юридических процессов, экономического давления, а иногда и военной силы американская внешняя политика отстаивает точку зрения Соединенных Штатов о том, как следует управлять миром. Только у двух стран в новейшей истории были такие амбиции по преобразованию мира: у Великобритании и США. За последние 150 лет это единственные две страны, чья власть — жесткая и мягкая, формальная и неформальная — распространилась на все части мира, что позволило им правдоподобно претендовать на мантию Рима.

Когда США унаследовали глобальное положение Великобритании после 1945 года, они также унаследовали британское чувство ответственности за будущее международного порядка. Принимая эту роль, Америка была евангелистом демократии, и после падения коммунизма главной целью внешней политики США было способствовать ее распространению — иногда путем смены режима, когда это считалось необходимым.

На самом деле, эта книга восходит к временам президента США Вудро Вильсона. Как пишет историк Николас Малдер в книге «Экономическое оружие: усиление санкций как инструмент современной войны», «Вильсон был первым государственным деятелем, который использовал экономическое оружие как инструмент демократизации. Тем самым он добавил внутреннее политическое обоснование экономических санкций — распространение демократии — к внешнеполитической цели, к которой стремились европейские сторонники санкций: межгосударственный мир». Подразумевается, что там, где представляется возможность, следует использовать военные и невоенные меры для свержения «злонамеренных» режимов.

Оспаривание теории демократического мира

Согласно теории демократического мира, демократии не начинают войн; только диктатуры. Таким образом, полностью демократический мир был бы миром без войн. Это была надежда, которая появилась в 1990-х годах. С концом коммунизма ожидания, лихо выраженные в статье Фрэнсиса Фукуямы 1989 года «Конец истории?», заключалась в том, что наиболее важные части мира станут демократическими.

Предполагалось, что превосходство США обеспечит превращение демократии в универсальную политическую норму. Но Россия и Китай, ведущие коммунистические государства эпохи холодной войны, не приняли его; как и многие другие центры мировых дел, особенно на Ближнем Востоке. Поэтому Фукуяма недавно признал, что если бы Россию и Китай объединили, «тогда вы действительно жили бы в мире, где доминировали эти недемократические державы [что] действительно является концом истории».

Если бы демократия заменила диктатуру повсюду, мир во всем мире последовал бы автоматически.

Аргумент, что демократия по своей природе «мирна», а диктатура или автократия «воинственны», интуитивно привлекателен. Он не отрицает, что государства преследуют свои собственные интересы; но он предполагает, что интересы демократических государств будут отражать общие ценности, такие как права человека, и что эти интересы будут преследоваться менее воинственным образом (поскольку демократические процессы требуют преодоления разногласий). Демократические правительства подотчетны своему народу, а народ заинтересован в мире, а не в войне.

Напротив, согласно этой точке зрения, правители и элиты в диктатурах нелегитимны и, следовательно, небезопасны, что заставляет их искать народную поддержку, разжигая враждебность по отношению к иностранцам. Если бы демократия заменила диктатуру повсюду, мир во всем мире последовал бы автоматически. Это убеждение основано на двух положениях, которые оказали чрезвычайное влияние на теорию международных отношений, хотя они плохо обоснованы теоретически и эмпирически.

Влияние международной системы на внутреннюю политику

Во-первых, это представление о том, что внешнее поведение государства определяется его внутренней конституцией, — представление, которое игнорирует влияние международной системы на внутреннюю политику страны. Как утверждал американский политолог Кеннет Н. Вальц в своей книге 1979 года «Теория международной политики», «международная анархия» обуславливает поведение государств в большей степени, чем поведение государств создает международную анархию.

Перспектива «теории мировых систем» Вальца особенно полезна в эпоху глобализации. Нужно обратиться к структуре международной системы, чтобы «предсказать», как будут вести себя отдельные государства, независимо от их внутренних конституций. «Если бы каждое государство, будучи стабильным, стремилось только к безопасности и не имело никаких замыслов к своим соседям, то все государства тем не менее оставались бы небезопасными, — замечал он , — ибо средства безопасности для одного государства суть в самом своем существовании средства которым угрожают другие государства».

Он предположил, что вместо того, чтобы пытаться распространять демократию, было бы лучше попытаться уменьшить глобальную нестабильность.

Уолтц предложил живительное противоядие от легкомысленного предположения о том, что демократические привычки легко переносятся из одного места в другое. Он предположил, что вместо того, чтобы пытаться распространять демократию, было бы лучше попытаться уменьшить глобальную нестабильность.

Хотя некоторая корреляция между демократическими институтами и миролюбивыми обычаями, несомненно, существует, направление причинно-следственной связи является спорным. Разве демократия сделала Европу мирной после 1945 года? Или ядерный зонтик США, установление границ победителями и подпитываемый планом Маршалла экономический рост, наконец, позволили некоммунистической Европе принять демократию как свою политическую норму?

Политолог Марк Э. Петшик утверждает, что «только относительно безопасные в политическом, военном и экономическом отношении государства могут позволить себе свободные плюралистические общества; в отсутствие этой безопасности государства с гораздо большей вероятностью примут, сохранят или вернутся к централизованным структурам принудительной власти».

Слишком простая теория

Второе положение состоит в том, что демократия — это естественная форма государства, которую люди повсюду спонтанно примут, если им позволят. Это сомнительное предположение делает смену режима легкой, потому что санкционирующие державы могут рассчитывать на радушную поддержку тех, чья свобода была подавлена и чьи права были попраны. Проводя поверхностные сравнения с послевоенными Германией и Японией, апостолы демократизации грубо недооценивают трудности установления демократии в обществах, в которых отсутствуют западные конституционные традиции. Результаты их ручной работы можно увидеть в Ираке, Афганистане, Ливии, Сирии и многих африканских странах.

Идея о том, что демократия «мобильна», ведет к грубой недооценке военных, экономических и гуманитарных издержек, связанных с попытками распространения демократии в неспокойных частях мира.

Теория демократического мира прежде всего ленива. Это дает простое объяснение «воинственного» поведения без учета местоположения и истории вовлеченных государств. Эта поверхностность приводит к чрезмерной уверенности в том, что быстрая доза экономических санкций или бомбардировок — это все, что нужно, чтобы вылечить диктатуру от ее несчастного недуга. Короче говоря, идея о том, что демократия «мобильна», приводит к грубой недооценке военных, экономических и гуманитарных издержек, связанных с попытками распространения демократии в неспокойных частях мира. Запад заплатил ужасную цену за такое мышление — и, возможно, ему придется заплатить снова.

Автор: Роберт Скидельски (Robert Skidelsky) — член Палаты лордов Великобритании и почетный профессор политической экономии Уорикского университета.

Перевод МК

Источник: PROJECT SYNDICATE, США