Если демократии не защитят себя, силы самодержавия уничтожат их.

В феврале 1994 года, в большом банкетном зале Гамбургской ратуши в Германии, президент Эстонии выступил с примечательной речью. Стоя перед слушателями в вечернем костюме, Леннарт Мери вознес хвалу ценностям демократического мира, частью которого Эстония в то время стремилась стать. «Свобода каждого отдельного человека, свобода экономики и торговли, а также свобода мысли, культуры и науки неразрывно взаимосвязаны, — сказал он гамбургцам. — Они составляют предпосылку жизнеспособной демократии». Его страна, тремя годами ранее вернувшая себе независимость от Советского Союза, придавала большое значение этим ценностям: «На протяжении десятилетий тоталитарного гнета эстонский народ ни на миг не переставал верить в эту свободу».

Но Мери также явился, чтобы предостеречь: свобода в Эстонии и во всей Европе вскоре может оказаться под угрозой. Российский президент Борис Ельцин и его окружение возвращаются к языку империализма, говоря о России как о primus inter pares — первой среди равных — в бывшей советской империи. В 1994 году Москва уже была охвачена ресентиментом, враждебностью и имперской ностальгией. Российское государство формировало нелиберальное представление о мире и уже тогда готовилось его навязывать. Мери призвал демократические страны помешать этому: Запад должен «предельно отчетливо дать понять российскому руководству, что у еще одной империалистической экспансии не будет ни малейшего шанса».

На этих словах вице-мэр Санкт-Петербурга Владимир Путин встал и вышел из зала.

В тот момент опасения Мери разделяли все некогда порабощенные народы Центральной и Восточной Европы, и эти опасения были достаточно сильны, чтобы убедить правительства Эстонии, Польши и остальных стран взять курс на вступление в НАТО. Их приняли, потому что никто в Вашингтоне, Лондоне или Берлине не верил, что эти новые члены имеют большое значение. Советский Союз прекратил свое существование, вице-мэр Санкт-Петербурга не считался важной особой, и вероятность того, что Эстонии потребуется защита, была исключена. Вот почему ни Билл Клинтон, ни Джордж Буш-младший не предпринимали особых попыток вооружить или усилить новых членов Североатлантического альянса. Лишь в 2014 году администрация Обамы, наконец, разместила немногочисленный военный контингент этом регионе, — главным образом ради того, чтобы успокоить союзников после первого российского вторжения в Украину.

Больше никто во всем западном мире не ощущал вообще никакой угрозы. На протяжении 30 лет западные нефтяные и газовые компании инвестировали в Россию, сотрудничая с российскими олигархами, которые в открытую разворовали подконтрольные им активы. У западных финансовых учреждений тоже был прибыльный бизнес в РФ: они создавали системы, позволяющие тем же российским клептократам вывозить украденные деньги и анонимно размещать их в западных банках или вкладывать в зарубежную недвижимость. Мы внушили себе, что нет ничего плохого в том, чтобы способствовать обогащению диктаторов и их приближенных. Мы решили, что торговые отношения преобразят наших торговых партнеров. Богатство приведет к либерализму. Капитализм приведет к демократии — а демократия приведет к миру.

В конце концов, такое уже случалось. После катастрофы 1939−1945 годов все европейцы в самом деле дружно отказались от империалистических войн и попыток захвата территории. Они перестали грезить уничтожением друг друга. Вместо этого часть света, в которой начались две самых страшных войны из тех, что когда-либо видел мир, создала Европейский союз — организацию, призванную разрешать конфликты путем переговоров и содействовать сотрудничеству и торговле. Эта трансформация Европы — и, в особенности, невероятное превращение Германии из нацистской диктатуры в движущую силу интеграции и процветания континента — заставила и европейцев, и американцев поверить в то, что они создали свод правил, которые позволят сохранить мир не только на их собственных континентах, но и в конечном итоге на всей планете.

Опорой этому либеральному мировому порядку служила мантра «Никогда больше». Никогда больше не будет геноцида. Никогда больше крупные государства не смогут стереть с лица Земли более мелкие страны. Никогда больше мы не попадемся на удочку диктаторов, говорящих на языке массовых убийств. Мы будем знать, чем ответить, услышав подобное, по крайней мере, в Европе.

Но пока мы счастливо жили, пребывая в иллюзии, что «Никогда больше» действительно что-то значит, российские лидеры, обладатели крупнейшего в мире ядерного арсенала, восстанавливали армию и пропагандистскую машину, предназначенную для содействия массовым убийствам, а также мафиозное государство, контролируемое крохотной группкой людей и не имеющее ни малейшего сходства с западным капитализмом. Долго — слишком долго — хранители либерального мирового порядка не желали осознавать эти перемены. Они смотрели в другую сторону, когда Россия «умиротворяла» Чечню ценой десятков тысяч жизней. Когда Россия бомбила школы и больницы в Сирии, западные лидеры решили, что это не их проблема. Когда Россия впервые вторглась в Украину, они убедили себя в том, что можно не волноваться: Путин наверняка удовлетворится аннексией Крыма. А когда Россия напала на Украину во второй раз, частично оккупировав Донбасс, они не сомневались, что ему хватит здравого смысла остановиться.

Даже когда русские, разбогатев за счет клептократии, которой мы содействовали, покупали западных политиков, финансировали ультраправых экстремистов и проводили кампании дезинформации во время американских и европейских демократических выборов, Америка и Европа все равно отказывались воспринимать их всерьез. Просто несколько постов в Фейсбук, что с того. Мы не думали, что находимся в состоянии войны с Россией. Вместо этого мы были уверены, что нам и нашей свободе ничто не угрожает, что мы защищены соглашениями, гарантиями неприкосновенности границ и нормами и принципами либерального мирового порядка.

То, что эта вера безосновательна, показало третье, более жестокое вторжение в Украину. Российский президент открыто отказался признавать существование легитимного украинского государства: «Русские и украинцы, — заявил он, — один народ, единое целое». Его войска наносили удары по мирным жителям, больницам и школам. Его стратегия была направлена на то, чтобы породить потоки беженцев и таким образом дестабилизировать Западную Европу. То, что «Никогда больше» — это лишь пустой звук, становилось очевидным по мере того, как геноцидальный план воплощался на наших глазах прямо у восточной границы Евросоюза. Другие автократии внимательно наблюдают за тем, что мы предпримем в связи с этим, поскольку Россия — не единственное государство, которое зарится на территории соседей, стремится уничтожить целые народы и без зазрений совести применяет массовое насилие. Северная Корея в любой момент может атаковать Южную и обладает ядерным оружием, способным поразить Японию. Китай пытается уничтожить уйгуров как отдельную этническую группу и вынашивает имперские планы в отношении Тайваня.

Мы не можем вернуться в 1994 год и выяснить, как все сложилось бы, если бы мы вняли предостережению Леннарта Мери. Но мы можем честно посмотреть в лицо будущему. Мы можем перечислить главные проблемы и задачи, стоящие пред нами, и подготовиться к их решению.

Либеральный мировой порядок не устанавливается сам собой, и правила существуют лишь при условии, что кто-то следит за их выполнением. Если демократии не защитят себя совместными усилиями, силы автократии их уничтожат. Я специально использую слово силы во множественном числе. По понятным причинам, многие американские политики предпочли бы сосредоточиться на многолетней схватке с Китаем. Но коль скоро Россией правит Путин, Россия тоже ведет с нами войну. Равно как и Беларусь, Северная Корея, Венесуэла, Иран, Никарагуа, Венгрия и не исключено, что еще многие другие. Возможно, мы не хотим вступать с ними в противостояние, возможно нам даже нет до них особого дела. Но им есть дело до нас. Они понимают, что для их автократичной формы правления опасен язык демократии, борьбы с коррупцией и правосудия — и знают, что этот язык берет начало в демократическом мире, нашем мире.

Это сражение не умозрительное. Для него необходимы армии, тактические наработки, оружие и долгосрочные планы. Оно требует гораздо более тесного союзнического взаимодействия не только в Европе, но и в странах Тихоокеанского региона, Африке и Латинской Америке. НАТО нужно начать действовать так же, как в годы холодной войны — исходя из того, что нападение может произойти в любую минуту, а не когда-нибудь в неопределенном будущем. Решение Германии увеличить расходы на оборону на 100 миллиардов евро — это хорошее начало, равно как и заявление Дании о планах повысить оборонные расходы. Но углубление сотрудничества в военной и разведывательной сферах может потребовать создания новых структур — например, Европейского легиона на базе Европейского Союза, или Балтийского альянса, включающего Швецию и Финляндию, — а также переосмысления того, какими должны быть наши инвестиции в европейскую и тихоокеанскую оборону.

Если у нас нет никаких способов донести наши послания до автократического мира, то их никто и не услышит. Примерно так же, как после 11 сентября мы собрали из разрозненных агентств Министерство национальной безопасности США, сегодня нужно объединить те части американского правительства, которые занимаются вопросами коммуникации. Это необходимо не для распространения пропаганды, а для того, чтобы обеспечить как можно большему количеству людей во всем мире доступ к более качественной информации и помешать автократиям исказить эти сведения. Почему мы не создали русскоязычный телеканал в противовес путинской пропаганде? Почему не можем производить больше контента на мандаринском — или на уйгурском? Нашим радиостанциям, вещающим на иностранных языках — Радио Свободная Европа/Радио Свобода, Радио Свободная Азия, Радио Марти на Кубе — нужны не только деньги на выпуск программ, но и средства на проведение исследований. Мы очень мало знаем о российской аудитории — что она читает, что ей, возможно, было бы интересно узнать.

Также пора переосмыслить финансирование образования и культуры. Разве не нужен русскоязычный университет, скажем, в Вильнюсе или Варшаве, который стал бы пристанищем для всех тех интеллектуалов и мыслителей, которые сейчас покидают Москву? Разве не должны мы выделять больше средств на преподавание на арабском, хинди, персидском? Слишком многое из того, что сходит за культурную дипломатию, делается на автопилоте. Существующие программы нужно переработать в соответствии с новой эпохой, — той, в которую хоть мир и стал более познаваемым, чем когда-либо прежде, диктаторские режимы делают все, чтобы утаить эти знания от своих граждан.

Торговые отношения с автократами способствует автократии, а не демократии. За последние месяцы Конгресс добился определенных успехов в борьбе с глобальной клептократией, а администрация Байдена приняла правильно решение, сделав борьбу с коррупцией центром своей политической стратегии. Но мы можем пойти гораздо дальше. Все американские штаты и все демократические страны должны немедленно сделать прозрачными сведения обо всех собственниках чего бы то ни было. Офшорные зоны должны быть признаны незаконными. Единственные, кто стремится не разглашать информацию о своих домах, бизнесе и доходах, — это мошенники и те, кто уклоняется от уплаты налогов.

Нам нужно кардинально изменить наши модели энергопотребления, и не только из-за климатических изменений. Миллиарды долларов, которые мы заплатили России, Ирану, Венесуэле и Саудовской Аравии, способствовали становлению одних из самых худших и наиболее коррумпированных диктаторов в мире. Переход от нефти и газа к другим источникам энергии должен осуществляться гораздо быстрее и решительнее. Каждый доллар, потраченный на российскую нефть, помогает финансировать артиллерию, которая наносит удары по мирным жителям Украины.

К демократии нужно подходить ответственно. Ее нужно изучать, обсуждать, улучшать и защищать. Пусть не существует естественного либерального мирового порядка, но существуют либеральные общества, открытые и свободные страны, которые предлагают людям больше возможностей прожить имеющую смысл жизнь, чем закрытые диктатуры. Едва ли эти общества идеальны — наше собственное не лишено серьезных изъянов, глубоких разногласий и чудовищных исторических шрамов. Но тем больше причин их защищать и беречь. Лишь немногие из этих обществ существуют на протяжении всей человеческой истории, большинство куда менее долговечно. Они могут быть разрушены не только извне, но и изнутри — расколами и демагогами.

Пожалуй, в результате этого кризиса мы сможем кое-чему научиться у украинцев. Вот уже несколько десятилетий мы ведем культурную войну между либеральными ценностями с одной стороны и мускулистым патриотизмом с другой. Украинцы демонстрируют нам, как можно совместить и то, и другое. Как только началось вторжение, они перешагнули через свои многочисленные политические разногласия, не менее ожесточенные, чем наши, и взялись за оружие, чтобы защищать свой суверенитет и свою демократию. Они показали, что можно одновременно быть патриотом и верить в открытое общество, что демократия может быть сильнее и суровее своих противников. Именно потому, что не существует либерального мирового порядка, не существует норм и правил, мы должны яростно сражаться за ценности либерализма, если хотим, чтобы наши открытые общества продолжили свое существование.

Энн Эпплбаум

The Atlantic