Почти 2,5 млн украинских беженцев прибыли в Польшу после начала российского вторжения, и более 350 тысяч въехали в Венгрию. Однако в 2015 году, когда канцлер Германии Ангела Меркель разрешила 1,1 млн просителей убежища (примерно 40% из них были из Сирии) въехать в Германию, Польша и Венгрия жёстко закрыли свои границы для людей, бежавших от бойни на Ближнем Востоке.

Столь разная реакция этих стран очень разозлила некоторых, в первую очередь «прогрессистов». Они считают, что применение слезоточивого газа и водомётов на венгерской границе с целью прогнать просителей убежища из арабских стран, но при этом встреча украинцев с распростёртыми объятиями выглядят как демонстрация расовых предубеждений или даже «превосходства белых».

Все человеческие жизни равным образом бесценны. С моральной точки зрения, нет разницы между травматизированным юношей из Алеппо и отчаявшейся матерью из Харькова. Однако по практическим и психологическим причинам страны различают беженцев на основе культурных, религиозных, языковых и политических факторов. Это особенно касается стран со сравнительно однородным населением, таких как современная Польша.

Например, Таиланд ранее принял сотни тысяч беженцев из Камбоджи, Лаоса и Мьянмы, но принятие миллиона украинцев было бы немыслимо для большинства тайцев. Ведь даже интеграция людей из соседних стран уже достаточно трудная задача.

Большинству людей, в том числе тайцам и полякам, проще идентифицировать себя с судьбой тех, кто на них похож, причём не только физически, но и с точки зрения социального и культурного бэкграунда. Страдания остальных воспринимаются как нечто более отдалённое. Да, это не справедливо. В идеале подобные отличия не должны приводить к разным результатам. Однако истинные универсалисты встречаются редко.

Более того, представители левого фланга, которые готовы отстаивать интересы – как это называлось ранее – Третьего мира, и которые сразу начинают осуждать остальных за расизм, сами иногда виновны в предвзятости. Те же самые люди, которые впадают в неистовство по поводу каждой несправедливости, доставшейся на долю палестинцев от рук израильских властей, обычно намного меньше волнуются из-за даже худших преступных злодеяний, совершаемых в Эритрее, Судане или Мьянме.

Это тоже во многом объясняется идентификацией. У многих израильтян европейские корни, а насилие в секторе Газа или на Западном берегу реки Иордан слишком сильно напоминает западным борцам с империализмом колониальное прошлое Европы. Ранее отчасти схожим образом формировалось отношение к Южной Африке. Апартеид был порочной системой. Но из-за того, что его придумали белые, он стал восприниматься намного хуже, чем кровавые режимы Мобуту Сесе Секо в Демократической Республике Конго или Иди Амина в Уганде.

Подобные взгляды выдают, пусть и бессознательно, губительные двойные стандарты: как будто бы мы не можем ожидать от конголезцев или угандийцев такого же понимания прав человека, как и от белых людей, но при этом израильтяне, которые больше похожи на европейцев, должны понимать их лучше.

Кроме того, общность территории не является гарантией достойного поведения. В реальности возможно совершенно обратное. Гражданские войны нередко оказываются даже более варварскими, чем войны между разными странами. Вспомните о кровопролитном разделе Индии и Пакистана в 1947 году, или о геноциде в Руанде, или о массовых убийствах на Балканах в 1990-е годы. В таких конфликтах убийствам почти всегда предшествует неописуемая деградация – лингвистические, религиозные или этнические различия политизируются до неизбежности смертельного исхода.

В какой-то степени эта жестокость должна объясняться социальной близостью. Зарубить насмерть соседа, чьи дети приходили к вам домой праздновать дни рождения, непросто, нужно преодолеть определённые табу. Прежде чем вы cможете убить хорошо знакомого человека, его или её необходимо лишить какого-либо уважения, любого достоинства, превратить в ничтожество, которое вы больше не может считать человеком. Именно поэтому руандийских хуту разогревали до бешенства агитаторы, призывавшие их охотиться на тутси и убивать их как «тараканов». Для хуту-шовинистов тутси были тварями, достойными лишь уничтожения.

Начиная с 2014 года, ещё до нынешнего вторжения России в Украину, между русскоязычными на востоке и украиноязычными на западе бушевала гражданская война. Однако в реальности украинская ситуация даже сложнее. Президент Владимир Зеленский, который храбро противостоит российской агрессии, является русскоязычным, а русскоязычное население Харькова, Мариуполя, Одессы и других городов идентифицирует себя с Украиной, а не Россией. Российская и украинская культурная, религиозная и лингвистическая идентичности пересекаются во многих сферах. Однако война доказала лживость заявлений президента России Владимира Путина, будто Украина – это не настоящая страна, а украинцы – не настоящий народ. Российские солдаты, судя по всему, не понимают, за что они воюют, а украинцам этого не надо объяснять.

Трагическим образом нарциссизм небольших различий способен породить огромную ненависть. Видео с украинскими солдатами, которые расстреливают из автоматов связанных российских военнопленных, изначально было опровергнуто как очередная выдумка российской пропаганды. Однако нет ничего удивительного в том, что позднее выяснилось, что это правда. А недавно появились новые свидетельства зверств, которые, судя по всему, были совершены российской армией против украинского гражданского населения, включая пытки, сексуальное насилие и казни.

И поэтому давайте похвалим поляков и венгров за то, что они протянули руку помощи украинцам, которые в ней отчаянно нуждаются. Да, было бы чудесно, если бы европейцы проявляли такую же симпатию к сирийцам, афганцам и другим жертвам войн за пределами континента. Однако тот факт, что в целом они её не проявляют, не является причиной клеймить восточных европейцев как белых расистов. Человеческое сострадание – это достаточно редкая вещь, и мы должны быть благодарны каждый раз, когда она появляется.

Ian Buruma

Project Syndicate