«Все войны ведутся дважды: первый раз на поле боя, второй раз в памяти», — пишет вьетнамско-американский писатель Вьет Тхань Нгуен. В случае вторжения России в Украину начало боевых действий также положило начало битве за историю, вызвавшей войну. Стоит разобраться в этом интеллектуальном конфликте, поскольку он, вероятно, прольет свет на развязку настоящего конфликта.

В основе этих исторических дебатов лежит вопрос о расширении НАТО. Некоторые утверждают, что решение Запада принять несколько стран из бывшей советской империи вызвало глубокое и продолжительное недовольство Москвы, которое переросло в полномасштабную агрессию. Этот случай наиболее полно был описан ученым Чикагского университета Джоном Миршеймером, а также многими другими.

Так случилось, что, когда НАТО впервые задумалось о расширении, я был одним из тех, кто выступал за осторожность. Пусть я и не был полностью против этого, но утверждал, что хотя НАТО и приняло Польшу, Чехию, Словакию и Венгрию, стоит также начать серьезные переговоры с Россией, чтобы убедиться, что любое дальнейшее расширение станет частью стабильной системы безопасности, принимающей во внимание опасения Москвы. И совершенно очевидно, что Бухарестская декларация НАТО в 2008 году была катастрофой, поскольку членство в НАТО маячило перед Украиной и Грузией, но фактически они не могли получить его в ближайшее время. Этого было достаточно, чтобы разозлить Владимира Путина, но недостаточно, чтобы реально защитить эти две страны.

И все же я задавался вопросом, как выглядела бы Европа без расширения НАТО. Реальность такова, что подавляющее большинство стран, которые были частью советской сферы — и многие из тех, что были в самом Советском Союзе — были крайне травмированы этим опытом. Это была еще большая травма, чем получить поражение в войне от России. Во всех военных, политических, экономических и культурных аспектах жизни этих стран — от Болгарии и Венгрии до Украины и Грузии — на протяжении многих десятилетий доминировала Москва. Они отчаянно пытались освободиться. Оставить эти народы незащищенными, причём незащищенными на нейтральной полосе между Россией и Европой, означало бы лишь повышение уровня нестабильности в регионе, поскольку Россия пыталась бы их контролировать, а они сопротивлялись бы.

Попытки Москвы установить контроль — это действия бывшей супердержавы, униженной своим все ухудшающимся состоянием, цепляющейся за некий символ величия. Как я утверждал в то время, Запад должен был приложить гораздо больше усилий, чтобы оказать помощь России и восстановить ее. (Однако стоит отметить, что критики иногда преувеличивают степень вины Запада в пренебрежении страной: Соединенные Штаты и Европа действительно предоставили Москве огромные пакеты помощи и создали новый форум Большой восьмерки, который предоставил РФ место за столом.) Но самая большая проблема может заключаться в том, что мы рассматриваем войну в Украине через призму политики великих держав, тогда как более подходящая основа — империализм.

Советский Союз был последней великой многонациональной империей в истории. В начале 1990-х я участвовал в дискуссиях в Гарварде, вдохновленных Сэмюэлем Хантингтоном, о том, чему нас учит история краха таких империй. Ответ был ясен: это всегда сопровождалось кровавыми попытками имперских держав удержать свои прежние территории. Французы вели жестокие войны в Алжире и Вьетнаме, а англичане убили более 10 000 человек в Кении во время восстания Мау-Мау. Они сделали это просто потому, что, по их мнению, идея быть великой державой на мировой арене требовала, чтобы они удерживали эти колониальные призы.

С этой точки зрения действия России в Украине вполне предсказуемы. После периода слабости в 1990-е годы (когда Россия все еще вела кровопролитную войну за сохранение Чечни) Москва поставила перед собой цель вернуть самые желанные «территории». Путин описывает Украину как неотделимую от России страну во многом так же, как Франция описала Алжир в 1950-х годах. Это дело сохранения Алжира частью Франции было очень популярно среди многих так называемых французских националистов.

Была только одна проблема тогда и сейчас: алжирцы в то время, как и нынешние украинцы, не желали оставаться колониальными подданными. Это сопротивление на местах является ключевой частью повествования, которой мы иногда пренебрегаем. Что бы Вашингтон, Лондон, Берлин и Москва ни решали в позолоченных залах заседаний, люди в бывшей советской империи явно хотели политической, военной, экономической и культурной ассоциации с Западом. И они были готовы сделать все возможное, чтобы получить ее.

Поэтому, когда мы рассказываем историю России и Запада, давайте не будем забывать о желании Украины — ее решимости — быть свободной и независимой, сражаться и умереть за это, поскольку, возможно, это настоящая движущая сила этой истории.

Фарид Закария

The Washington Post