Стелиан Ковач, эксперт

Время от времени в Бухаресте то педалируют, то притормаживают обсуждение темы о новом «воссоединении всех исторических румынских земель». География таких неугасающих устремлений охватывает определённые пограничные территории почти всех соседних с Румынией государств.

Наибольшее расширение своих границ Румыния достигла после Первой мировой войны. Искусно используя политико-дипломатические рычаги, Бухарест, вступивший в войну в составе блока Центральных государств и закончивший на стороне Антанты, сумел увеличить территорию страны почти вдвое.

В румынском историко-политическом обиходе румынское государство межвоенного периода принято символически называть «Великой Румынией».

Последствия дальнейших исторических событий (Венский арбитраж и Пакт Молотова-Риббентропа 1940 года, Парижский мирный Договор 1947 года), несколько уменьшили размеры румынского государства образца 1918-40 годов.

После падения режима Чаушеску, большинство румынских политических партий (открыто или завуалировано) поддерживают тезис об «исторической несправедливости» в отношении автохтонных румын из сопредельных стран, которых «лишили права жить на своей земле в своём государстве».

В этом контексте речь идёт о Республике Молдова, а также Черновицкой области и приграничных с Румынией районов Одесской области. Изредка упоминается и Южная Добруджа (Болгария), некоторые анклавы Сербии и Венгрии.

В большинстве случаев идея «нового воссоединения» используется как политический приём во время предвыборных баталий. Но, по отношению к Республике Молдова, прослеживаются контуры государственной политики.

Уровень и острота развития Бухарестом этой темы зависит от готовности Кишинёва к её обсуждению. С уходом откровенно промосковского И. Додона, наблюдается осторожное «ухаживание» Бухарестом за новым президентом РМ Майей Санду, с целью спровоцировать её на публичный ответ по этой тематике.

В недавнем интервью румынскому телевизионному каналу PRO-TV, на вопрос как ею видится наращивание унионистского движения в Республике Молдова на фоне недавнего опроса общественного мнения, в ходе которого около 44% респондентов высказались в поддержку воссоединения Молдовы с Румынией, Майя Санду ответила: «Известно, что есть немало людей, которые поддерживают эту идею, но существует и другая сторона общества, которую пугает идея объединения. Такого масштаба проект может быть воплощён только при поддержке подавляющего большинства».

Таким образом, молдавский лидер не отвергает возможности аншлюса, но и не призывает к его воплощению.

Вызывает интерес стремительно растущий рейтинг Майи Санду в Румынии. Так, по итогам опроса общественного мнения, проведённого в Румынии в октябре с.г., в разделе «Иностранные лидеры» президент РМ набрала 28,8 %, а президент США Дж. Байден, идущий на втором месте – 25,5 %.

На ряду с этим, в социальных сетях активно продвигается идея, что М. Санду могла бы уверенно победить на следующих президентских выборах в Румынии.

Что это могло бы значить? Действительно ли настолько высок авторитет молдавского лидера в румынском обществе? Или это хитроумный план по реинтеграции Молдовы путём избрания молдавского политического лидера главой будущего воссоединенного государства? Время покажет.

Вместе с тем, если М. Санду достигнет внушительных результатов на посту президента РМ, а также принимая во внимание, что каждый четвёртый житель Молдовы имеет румынское подданство, то такая перспектива вполне реальна.

Тем более, что история уже знает такой прецедент. Ведь первым монархом первого в истории объединения Молдовы и Валахии стал именно молдавский князь Александру Ион Куза. В 1859 году он был поочерёдно избран правителем Молдовы (5 января), а потом и Валахии (24 января), что послужило предпосылкой объединения двух княжеств. При этом важно помнить, что А. И. Куза, созидатель первого унитарного румынского государства, был свергнут в 1866 году «чудовищной коалицией», состоявшей из политиков, бояр и духовенства, которые противились модернизации страны путём внедрения Александром Куза европейских реформ.

Следует также не забывать, что воплощение упомянутой идеи на современном историческом этапе может вызвать сложную цепную реакцию конфликтных ситуаций как в Румынии и РМ, так и в сопредельных государствах.

В частности:

• Венгрия (также как и Румыния!) не скрывает обиды на «историческую несправедливость», но уже по отношению к венграм, румынским гражданам, которые живут на «своих исторических землях», но не в своём государстве.
• Республика Молдова – Приднестровье и Гагаузия, на позиции которых имеет огромное влияние Москва, вряд ли поддержат идею «Великой Румынии».
• Румыния, если в её состав войдёт Республика Молдова с Приднестровьем и Гагаузией, может получить «мины замедленного действия» в лице мощных этнических общин: украинцев (283 тис.), россиян (201 тис.), гагаузов (148 тис), болгар (66 тис.).
•  Украина должна предусмотреть противодействие возможному оживлению ирредентистских настроений среди румынского и венгерского меньшинств.
• Россия не замедлит использовать молдавско-румынский аншлюс в своих попытках оправдать незаконную аннексию Крыма.
• ЕС и НАТО вряд ли не заметят опасность возникновения конфликтной ситуации как между двумя членами сообществ, так и каждого из них с соседними странами.

Безусловно, если объединение Румынии и Молдовы воплотится в рамках норм международного права, без нанесения ущерба интересам других государств, с предоставлением равных политических и социально-экономических прав для «новых» граждан, то такой акт воссоединения будет восприниматься мировым сообществом как удачная реализация суверенных прав двух стран и их народов.

А пока политологи и эксперты размышляют о реальности осуществления упомянутой румынской идеи, отмечаем важные, неоднократно подтверждённые, качества румынского политикума: незыблемость своей позиции в отношении стратегических государственных целей и умение терпеливо дожидаться конъюнктурной ситуации.  

МК