Розыск через Интерпол оппозиционеров вроде соратников Навального или Тихановской – такие примеры были и в уходящем году. Как с этим борется сам Интерпол? DW поговорила с его генсеком Юргеном Штоком.

Немец Юрген Шток (Jürgen Stock) с 2014 года занимает должность генсека Интерпола. DW поговорила с ним о самом известном механизме организации – “красном циркуляре”, то есть международном розыске, в злоупотреблении которым обвиняют и постсоветские страны, особенно Россию.    

DW: На днях Интерпол попал в заголовки новостей. На его Генассамблее в Стамбуле был избран новый президент, которым стал генерал-майор МВД ОАЭ Ахмед Насер аль-Раиси. Его обвиняют в причастности к пыткам. Насколько ослабляет Интерпол тот факт, что во главе организации оказывается человек, против которого звучат такие обвинения?

Юрген Шток: Обвинения нам, конечно, известны, они серьезные. Но и в отношении господина аль-Раиси действует презумпция невиновности, он был избран большинством на Генассамблее Интерпола. Я смотрю вперед и продолжаю успешную работу по модернизации организации. Наша задача заключается в том, чтобы координировать связи 195 стран в борьбе с международным терроризмом, организованной преступностью и киберпреступностью.

У нас ограниченный мандат. Наша конституция запрещает нам заниматься делами, у которых преимущественно политический, военный или религиозный характер. Важно, чтобы все страны сотрудничали в рамках этого мандата, независимо от политической системы. Если страны используют Интерпол, они обязаны четко придерживаться наших правил.

– Вы упомянули запрет на политический характер запросов. Правозащитники и эксперты давно критикуют Интерпол за то, что авторитарные страны используют его для преследования оппозиционеров – с помощью так называемых “красных циркуляров” (red notice), то есть запросов на задержание с перспективой экстрадиции. За последние годы их число резко возросло. Сколько таких циркуляров поступает в Интерпол ежегодно и какой процент вы отвергаете как политические?

– В среднем мы получаем ежегодно около 14 тысяч “красных циркуляров”. Это очень успешный инструмент в борьбе с глобальной преступностью. Число запросов растет не резко, а последовательно и сопровождается развитием форм международной преступности. Если спросить начальников полиции в разных странах, какой процент организованной преступности связан с заграницей, ответ будет – 80-90 процентов. Поэтому логично, что число “красных циркуляров” растет.

Мы, международное сообщество, хотим не допустить того, чтобы у преступников были места, где они могут укрыться. Но мы также хотим не допустить, чтобы этот инструмент использовался для других, не предусмотренных нашими правилами целей. Как правило, мы разыскиваем торговцев наркотиками, преступников, которые совершают онлайн преступления против детей, мошенников, воров, убийц – это будни Интерпола.

– Какой процент “красных циркуляров“ вы блокируете как политические?

– К подавляющему большинству нет никаких правовых претензий. Процент отклонений относительно невелик – это единицы процентов. Часто речь идет о случаях, в которых разыскиваются люди уже получившие где-то статус беженца. В таких случаях Интерпол не подключается. Несколько лет назад мы приняли об этом резолюцию. Но мы можем ее применять и не поддерживать запрос о задержании только тогда, когда страны нас систематически информируют. 

– Среди стран, которые обвиняют в злоупотреблении “красными циркулярами”, часто называют Китай и Россию. Справедлив ли упрек, что Россия все больше пытается искать оппозиционеров через Интерпол?       

– С годами мы создали очень мощный механизм (контроля. – Ред.), и это было одно из моих обещаний как генсека. Это международная команда экспертов – полицейские, юристы, которые проверяют каждый “красный циркуляр”, чтобы предотвратить нецелевое использование. Я думаю, что этот механизм работает очень хорошо.

Тем не менее есть разные представления о том, что такое терроризм. Общепринятого определения нет. Поэтому у нас иногда бывают разногласия с государствами-членами, когда мы как генеральный секретариат Интерпола говорим, что мы не может поддержать розыск, поскольку он не соответствуют нашему мандату. Наша задача не состоит в том, чтобы проверять, что делают страны у себя дома, мы уважаем их суверенитет и не вмешиваемся в их чисто национальные дела.      

Не вызывает сомнений, что в борьбе с международной преступностью все государства должны сотрудничать. По оценкам ООН, Интерпол – единственная глобальная организация, которая позволяет в безопасных правовых рамках обмениваться информацией. Мы следим за событиями в мире, используем информацию от других стран с целью проведения детальной проверки. Это позволяет очень четко обосновать, в каких случаях мы поддерживаем запрос, а в каких – нет. Я и мои сотрудники относимся к этому очень серьезно, независимо от конкретной страны.

– Вы ни разу не упомянули Россию. Спрошу еще раз – справедливы ли упреки правозащитников, что Москва злоупотребляет механизмами Интерпола для преследования оппозиционеров?

– Мы отказали России по отдельным запросам, но точно так же при помощи России мы успешно провели глобальные операции, связали Россию с полицейскими структурами в других частях света. Это позволило отправить преступников за решетку, обнаружить существенные партии наркотиков, раскрыть сексуальные преступления против детей в интернете. Альтернативы сотрудничеству нет.

– В прессе писали, что часто граждане стран бывшего СССР обращаются в Интерпол с желанием узнать, объявлены ли они в розыск. У вас есть такая статистика?

– Мы предлагаем юридическую защиту, мы усилии этот механизм. Те, кто хочет узнать, есть ли у Интерпола информация о нем, или кто объявлен в розыск, может потребовать справку, для этого есть специальный механизм. Этим занимается специальная независимая комиссия.

– Один из лидеров белорусской оппозиции Светлана Тихановская, разыскивать которую Интерпол отказался, весной призывала приостановить членство ее страны в Интерполе. Она обвинила Минск в использовании организации в политических целях. Как вы к этому относитесь? 

– Что касается Беларуси, то мы внимательно следим за ситуацией, как и в случае других стран. Это касается и “красных циркуляров”. Я категорически не разделяю требования исключить отдельные страны из международного полицейского сотрудничества. Как я уже сказал, ему нет альтернативы. Невозможно бороться с международной преступностью, включая отмывание денег, не имея платформы для базовой полицейской работы. Это делает работу Интерпола важнее, чем когда-либо.

– Отношения между Россией и Западом не первый год переживают напряжение. Интерпол это ощущает?

– На нашем уровне мы этого почти не ощущаем. Мы – техническая полицейская организация, мы не дипломаты, не политики. Мы обеспечиваем базовое полицейское сотрудничество.

– Вы много говорили о реформах. Что еще может сделать Интерпол, чтобы оппозиционеры по всему миру не боялись задержания во время пересечения границ? 

– Ответственность разделена между тремя участниками процесса. Во-первых, страна, которая подает “красный циркуляр” должна гарантировать, что он соответствует нашим требованиям. Во-вторых, это проверка в генеральном секретариате, который мы существенно расширили. Третий уровень – страна, в которой находится разыскиваемое лицо.

“Красный циркуляр” не является международным ордером на арест. Каждая страна еще раз проводит проверку на основе собственных правовых норм, возможно ли задержание и экстрадиция. Поэтому я считаю, что мы создали мощную систему. Совершенна ли она? Вероятно, еще нет. Но мы можем с большой долей уверенности сказать, что мы предприняли серьезные шаги для того, чтобы каждый “красный циркуляр” соответствовал правовым нормам Интерпола.    

Роман Гончаренко

Deutsche Welle